Он снова откинулся на спинку кресла, и напряжение в кабинете немного спало.
— А теперь, когда мы разобрались с протоколом, давайте поговорим по-настоящему. Вы правы в одном. Эти двое сейчас в моих руках. И я, в отличие от вас, — он сделал едва заметную паузу, — имею способы узнать правду. И я её узнаю.
Он посмотрел на меня очень внимательно.
— Вы вчера продемонстрировали выдающиеся защитные навыки. «Кокон», который вы инстинктивно сплели, был на уровне выпускника, а не студента второго курса, который ещё позавчера едва не провалил дуэль. Лекарь Матвеев рассказал мне о ваших… занятиях. Но даже с учётом этого, ваш прогресс феноменален.
Он подался вперёд, и теперь в его голосе не было угрозы, только холодный деловой интерес.
— Я хочу знать, княжич Воронцов. Что с вами произошло на той дуэли? Что изменилось?
Я слушал его, и ледяные щупальца страха снова поползли по спине. Он подобрался слишком близко. Слишком.
Не нужно сбрасывать со счетов возможность, что этот ректор непричастен, — мелькнула отчаянная мысль. — Нельзя ему доверять… но вдруг? Вдруг возможно, что он не враг?
Мне отчаянно хотелось верить хоть кому-нибудь в этом проклятом мире. Но я не мог. Не после прошлой ночи.
Я смотрел на него, и мой разум лихорадочно искал наиболее правдоподобную, наиболее безопасную ложь. Но ложь была не нужна. Нужна была лишь тщательно отредактированная правда.
— Я… не знаю, — я честно посмотрел ему в глаза. И это была правда — я действительно не знал до конца, как это работает. — Должно быть… должно быть, шок. Само ранение… что-то во мне пробудило.
Я подался вперёд, пытаясь жестами и интонацией передать своё собственное замешательство.
— Как будто… всё, что я знал до этого, все эти плетения, все уроки… они были как россыпь деталей в ящике. Я знал каждую из них, но не мог собрать в одно целое. А потом… удар, боль, темнота… и когда я очнулся, они вдруг как-то сами по себе собрались. Сложились в единую картину. Понимаете?
В общем-то, я говорил чистую правду, — подумал я про себя. — Просто чуть-чуть умалчивал главную суть. Я, мать его, Петя Сальников. И мой мозг, привыкший к логике, тяжелому труду и станкам, просто упорядочил то, с чем не справлялся эмоциональный и запуганный Алексей.
Ректор Разумовский слушал меня очень внимательно, не перебивая. Он не сводил с меня своих тёмных глаз. Когда я закончил, он несколько секунд молчал, обдумывая мои слова.
— Посттравматическая катализация дара, — произнёс он наконец, словно ставя диагноз. — Редкое, но известное явление. Сильный стресс, угроза жизни… иногда это действительно ломает ментальные блоки, которые мешают магу раскрыть свой потенциал. Обычно это происходит в более юном возрасте, но… бывают исключения.
Он, кажется, принял моё объяснение. Оно укладывалось в его картину мира, в его знания.
Он откинулся на спинку кресла.
— Это многое объясняет. И это меняет всё.
— Что меняет? — спросил я, не удержавшись.
— Всё, — повторил он. — Ваше положение в Академии. Отношение к вам вашего Рода. И, что самое важное, — он сделал паузу, — вашу ценность. Как для друзей, так и для врагов. Бездарный отпрыск, который позорит семью — это одно. А вот маг, чей дар внезапно проснулся и оказался сильнее, чем кто-либо мог предположить, — это совсем другая фигура на доске. Гораздо более опасная. И гораздо более ценная.
Он посмотрел на меня так, словно видел не студента, а редкий и опасный артефакт.
— Ваш отец, князь Дмитрий, возможно, хотел избавиться от слабого сына. Но он ни за что не откажется от сильного. Я свяжусь с ним. Но я представлю ему свою версию событий. А до тех пор вы переводитесь из общего общежития в Башню Магистров. Под мою личную опеку. И ваша завтрашняя Проверка, разумеется, отменяется. Ваша вчерашняя «защита» была красноречивее любого экзамена. Лекарь Матвеев проводит вас в ваши новые апартаменты. И, княжич, — он снова посмотрел на меня в упор, — я настоятельно не рекомендую вам покидать Башню без моего ведома. Для вашей же безопасности.
Он считал, что делает мне одолжение. Перевод в элитное крыло, отмена экзамена, личная опека… Но я слышал только одно: «Ты теперь под домашним арестом». Он не запирал меня в палате. Он запирал меня в золотой клетке.
— Простите, но я против! — вырвалось у меня резко, прежде чем я успел обдумать тон. — Признайтесь, это тюрьма. Вы хотите посадить меня в тюрьму, как бы вы это ни называли!
Но пока слова ещё висели в воздухе, в голове уже зароились сомнения. С другой стороны… там, где за мной не будет присмотра, мне может быть очень опасно… Новые убийцы могут прийти в любой момент. Или… или опасно будет как раз в этой клетке, где никто не увидит, если со мной что-то случится? А на глазах у других такое не провернуть… Чёрт, я совсем запутался.