…Образ второй: Тёмный, отделанный мореным дубом кабинет. За массивным столом сидит строгий мужчина с седыми висками и тяжёлым, осуждающим взглядом — мой… отец? На его пальце сверкает тяжёлый перстень с гербом Воронцовых — летящий ворон. Его голос, низкий и холодный, как камни на дне реки, отпечатывается в памяти: «Ещё один провал, Алексей, и я лишу тебя содержания. Семья не будет терпеть позор. Академия — твой последний шанс. Оправдай имя или будешь забыт». Страх. Не животный страх, а липкий, холодный ужас не оправдать ожиданий, стать никем…
Картинки схлынули так же резко, как и появились, оставив после себя гул в ушах и фантомную боль в груди.
Я резко выдохнул, чуть не выронив кружку. Руки дрожали уже по-настоящему. Холодный пот выступил на лбу. Я открыл глаза и посмотрел на женщину.
Теперь я понял. Это не сон. И не галлюцинация. Я каким-то немыслимым образом оказался в теле этого несчастного парня, Алексея Воронцова, который довёл себя до «эфирного истощения» на дуэли из-за мальчишеской гордости и страха перед отцом. И эта женщина с отваром — не тюремщица, а, скорее всего, кто-то вроде медсестры или надзирательницы из лазарета.
Я посмотрел на кружку в своих руках. Горький травяной запах больше не казался таким уж подозрительным. Может, это и вправду мой единственный шанс быстро встать на ноги? Но сомнение всё ещё грызло изнутри.
Женщина терпеливо ждала, её лицо оставалось строгим, но в глубине глаз я, кажется, уловил тень сочувствия. Она видела, как изменилось моё лицо после моего «приступа».
Я посмотрел на женщину растерянным взглядом. Осколки чужой жизни, вспыхнувшие в моей голове, оставили после себя больше вопросов, чем ответов.
— Да… да… — пробормотал я, сжимая кружку, — я, кажется, вспоминаю… но… я не понимаю… как это возможно… как я тут оказался…
Слова вырвались прежде, чем я успел их обдумать. Господи, да откуда она-то знает? — пронеслось в голове. — Я что, хочу, чтобы она мне всё объяснила? Для неё мои слова звучат как бред сумасшедшего.
Она лишь подтвердила мои опасения.
— Это пройдёт, княжич, — сказала она ровным, успокаивающим тоном, каким говорят с детьми или больными. — Эфирный шок часто вызывает спутанность сознания и провалы в памяти. Сосредоточьтесь на настоящем. Главное, что вы живы.
Её слова, призванные успокоить, лишь усилили моё чувство абсолютного одиночества. Меня накрыло ледяной волной осознания. То есть, если я тут, в теле этого Воронцова, значит… никто не знает, кто я на самом деле? Я был совершенно один в этом чужом мире, в этом чужом теле, с грузом чужих проблем и чужой судьбы на плечах.
Погружённый в эти мрачные мысли, я механически, на автомате, поднёс кружку к губам и начал пить.
Отвар оказался отвратительным. Горький, вяжущий, с привкусом полыни и какой-то хвои. Я пил его залпом, большими глотками, почти не чувствуя вкуса, просто чтобы поскорее с этим покончить. Жидкость была тёплой, она обожгла горло и горячей волной прокатилась по пищеводу, разливаясь по всему телу.
Эффект был почти мгновенным. Сначала по телу пробежала дрожь, а затем… пришла ясность. Гудение в голове стихло. Мир перестал качаться, обрёл чёткость и резкость. Ватная слабость в мышцах не ушла полностью, но отступила, уступив место тягучей усталости. Это было похоже на то, как если бы кто-то повернул ручку настройки в старом приёмнике, и вместо шипения и помех полилась чистая мелодия.
Я допил всё до последней капли и протянул пустую кружку женщине.
Она взяла её, с удовлетворением заглянула внутрь и поставила на поднос.
— Вот и хорошо, княжич. Отлично. Теперь вам нужен отдых. Постарайтесь поспать. Ужин я принесу вам через три часа. К утру вы должны быть на ногах. У вас будет один день, чтобы подготовиться к Проверке.
Она развернулась, чтобы уйти.
Но теперь, когда мой разум прояснился, я не мог просто так её отпустить. Она была единственным источником информации.
Женщина уже была у двери, когда ясность мысли, пришедшая после отвара, породила холодную панику. Проверка. Послезавтра. Провал равен отчислению и позору для целого рода. Для рода, о котором я не имел ни малейшего понятия.
— Стойте! Стойте!! Подождите! — выкрикнул я. Голос прозвучал громче и сильнее, чем я ожидал. Женщина вздрогнула и обернулась, её рука замерла на дверной ручке.
Я смотрел на неё, пытаясь собрать воедино осколки чужих воспоминаний и собственные страхи.
— О чём вы говорите⁉ Я не понимаю… я… — я запнулся, ища правдоподобное объяснение, — я просто не помню. Совсем. Какая ещё проверка⁈ Что я должен делать?
На моём лице, должно быть, отражалось подлинное отчаяние. Я не играл. Я действительно ничего не знал и был в ужасе.