Вторая вещь — это была небольшая книга в синем сафьяновом переплёте. Название было вытиснено серебром: «Род Голицыных. История, нравы и ключевые фигуры».
Но под книгой было что-то ещё. Я убрал её и увидел то, чего ожидал меньше всего.
Это был портрет-миниатюра в овальной серебряной рамке. С него на меня смотрела девушка лет семнадцати-восемнадцати. У неё были правильные, почти кукольные черты лица, светлые, почти платиновые волосы, собранные в сложную причёску, и большие серые глаза.
И она была живая.
Девушка на портрете медленно моргнула, её губы тронула вежливая, но абсолютно ледяная улыбка. Она чуть склонила голову набок, разглядывая меня с нескрываемым, холодным любопытством. В её взгляде не было ни радости, ни смущения. Только оценка. Словно она смотрит на призового жеребца, которого ей купили на ярмарке.
Это была она. Княжна Анастасия Павловна Голицына. Моя невеста.
Я резко отложил портрет на стол, словно он обжёг мне пальцы. Её холодный, оценивающий взгляд пробрал до костей.
Выходит, я просто пешка, — пронеслось в голове с горечью. — В этом мире я просто пешка на доске. Да… возможно, я мог бы стать значимым. Королём. В далёком будущем. Но теперь… теперь я лишь разменная монета в чужой игре.
Я тяжело вздохнул. Чувство бессилия было почти физически ощутимым.
Но тут же внутри всколыхнулась волна протеста. Злого, упрямого.
А почему, собственно, я, Петя Сальников, обязан быть этой пешкой⁈ Я ведь в первую очередь Петя! И не стоит об этом забывать! Не стоит!
Я злился. Злился на себя за минутную слабость, злился на этого «отца», на ректора, на весь этот мир. Почему за меня решают, на ком мне тут жениться, а⁈
Я несильно, но с чувством, стукнул кулаком по столику. Вскочил и начал мерить шагами комнату, от камина до стеклянной стены с видом на космос. Туда-сюда. Туда-сюда. Я был как зверь в клетке. Нервный, раздражённый, не находящий себе места.
Пройдя так несколько кругов, я немного успокоился. Ярость уступила место холодному анализу. Я снова подошёл к столу и взял портрет.
Я смотрел на неё. На эту холодную красавицу с платиновыми волосами. Она всё так же вежливо и отстранённо улыбалась, наблюдая за мной своими серыми глазами. Что я пытался в ней разглядеть? Врага? Союзника? Жертву таких же обстоятельств, как и я? Я и сам не понимал.
Она была красива. Безупречно, холодно красива, как ледяная статуя. Но её взгляд не сулил ничего хорошего.
Пока я так смотрел на портрет, девушка на нём снова медленно моргнула, и её губы шевельнулись. Я не услышал звука, но я отчётливо, прямо у себя в голове, «прочитал» одно-единственное слово, произнесённое беззвучным шёпотом:
«Разочарование.»
И после этого её вежливая улыбка исчезла. Лицо на портрете стало абсолютно бесстрастным, и она отвернулась, начав рассматривать что-то за пределами рамки, словно я перестал быть ей интересен. Портрет стал просто картинкой. Связь прервалась.
Она не просто оценила меня. Она вынесла вердикт. И он был таким же, как у всего этого мира. «Разочарование».
— Разочарование? — повторил я вслух, глядя на отвернувшееся лицо на портрете. — И в чём же ты разочарована, моя белокурая, надменная красавица? Это во мне ты разочарована?
Она бесила меня. До скрежета зубов. Почему она меня так бесит, ума не приложу⁈ Может, дело в сравнении с этой простой, игривой, тёплой Линой, что живёт по соседству? А может, потому что я ловил на себе точно такой же взгляд в прошлой жизни, когда шёл в своей рабочей робе на остановку, а мимо проплывала очередная «фифа» с надутыми губами и презрением в глазах?
Её молчаливый приговор ударил не по княжичу Воронцову. Он ударил по Пете Сальникову. И Петя Сальников такого не прощал.
Злость и обида сменились чем-то иным. Холодной, весёлой яростью. Азартом. Вызовом.
— Ах ты… — прошипел я, глядя на миниатюру. — Ты ещё меня не знаешь, деточка. Ох, не знаешь…
Я усмехнулся.
— Жениться, значит? А давай поженимся!
С этими словами я отбросил портрет в сторону, на мягкий диван. Пусть лежит. А сам сел за стол и принялся жадно завтракать.
Я ел овсянку, запивая её молоком, и чувствовал, как голод и злость придают мне сил. Пусть они плетут свои интриги. Пусть оценивают. Пусть разочаровываются. Я буду играть. Но я буду играть по своим правилам. Этот брак — не приговор. Это… новая арена. Новое поле для битвы. И я собирался дать на нём самый лучший бой в своей жизни.
Пока я ел, мой взгляд снова упал на книгу, которую прислал ректор. «Род Голицыных. История, нравы и ключевые фигуры».
Теперь это была не просто книга. Это был тактический справочник. Руководство по изучению противника. Или… будущей жены.