— Здрасьте… — выдавил я из себя. Слово прозвучало тихо, хрипло и совершенно не по-княжески. Это было моё слово, слово Пети Сальникова, а не Алексея Воронцова.
Лекарь Матвеев слегка склонил голову, принимая моё «приветствие». В уголках его глаз пролегли тонкие морщинки. Он не улыбался, но выражение его лица чуть смягчилось.
— Доброго вечера, княжич. Рад видеть вас в сознании и… относительном здравии. Хотя ваш последний поступок ставит это «здравие» под большой вопрос.
Он сделал шаг вперёд, взял стул, который стоял у стены, и поставил его рядом с моей кроватью. Сел. Теперь мы были почти на одном уровне. Это немного снизило напряжение.
— Нянюшка Агриппина передала мне ваш разговор, — начал он спокойным, почти лекционным тоном. — Вы утверждаете, что не помните обстоятельств дуэли. Что не помните, какая Проверка вас ждёт. Что задаёте вопросы о том, не сон ли это. Это правда?
Он смотрел прямо на меня, и в его взгляде не было осуждения, только профессиональный интерес. Это был не допрос, а сбор анамнеза.
— А теперь я прихожу и чувствую остаточную эманацию от плетения, которое ваше тело сейчас просто не в состоянии выдержать. — Он сделал паузу. — Вы пытались сотворить что-то базовое, верно? Скорее всего, простую световую нить. И даже это вас чуть не подкосило.
Он не спрашивал. Он утверждал. И был абсолютно прав.
— Алексей, — его голос стал чуть мягче, — я не ваш наставник и не ректор. Моя работа — чинить то, что вы, студенты, с завидным упорством ломаете. В данном случае — ваше эфирное тело. И чтобы его починить, мне нужна правда. Что именно вы помните?
Он ждал ответа, терпеливо глядя на меня своими светлыми, всевидящими глазами. Сейчас от моего ответа зависело очень многое. Могу ли я ему доверять? Или он просто собирает информацию, чтобы доложить «отцу» или ректору о том, что отпрыск Воронцовых окончательно свихнулся?
Я тяжело вздохнул. Воздух в лёгких словно превратился в свинец. Я смотрел на свои бледные руки, лежащие поверх серого одеяла, пытаясь подобрать слова. Каждое слово сейчас было как шаг по минному полю.
С одной стороны, нужно играть роль. Ведь быть полным профаном, не помнящим абсолютно ничего — это верный путь в сумасшедший дом или, как минимум, к отчислению. Мне кажется, что так нужно… — подсказала какая-то интуитивная часть сознания, оставшаяся от Алексея.
Но с другой стороны… если я действительно болен, если у меня амнезия… может, это шанс? Шанс выиграть время.
Я поднял на лекаря взгляд, стараясь вложить в него всю возможную надежду, на которую только был способен. Голос прозвучал чуть дрожаще.
— Скажите… если я правда ничего не помню… эта Проверка… можно ли её будет как-то отсрочить? Ну… как бы по состоянию здоровья?
Лекарь Матвеев молчал несколько секунд, внимательно изучая моё лицо. Его светлые глаза, казалось, пытались заглянуть мне прямо в душу. Я ожидал чего угодно: усмешки, отказа, сухого «нет». Но его реакция была другой.
Он снова устало вздохнул, и в этом вздохе слышалась целая вселенная бюрократических правил этого мира.
— Теоретически, — начал он медленно, словно взвешивая каждое слово, — при обширном повреждении эфирного тела, затронувшем центры памяти, совет Академии может дать отсрочку. Это называется «академический отпуск по состоянию эфирного здоровья».
Моё сердце забилось чаще. Шанс! Есть шанс!
— Но, — продолжил лекарь, и это «но» прозвучало как приговор, — есть два нюанса, княжич. Во-первых, для этого потребуется полное и всестороннее обследование вашего сознания комиссией, состоящей из трёх магистров-менталистов. Это крайне инвазивная и неприятная процедура. Они будут копаться в вашей памяти, в ваших мыслях, как в сундуке со старым хламом. Они увидят всё. И если они решат, что вы симулируете… последствия будут гораздо хуже, чем простое отчисление.
Меня прошиб холодный пот. Менталисты. Копаться в мыслях. Они увидят, что я не Алексей. Они увидят Петра Сальникова, цех, автобус, мою прошлую жизнь… Это был не вариант. Это была катастрофа.
— И во-вторых, — продолжил Матвеев, не сводя с меня глаз, — в вашем конкретном случае, это решение будет принимать не только совет Академии, но и глава вашего Рода. А ваш отец, князь Дмитрий Воронцов, уже был уведомлён о вашей дуэли. И его ответ был предельно ясен: «Никаких отсрочек. Пусть сдает со всеми. Провал будет означать, что в Роду Воронцовых одним бездарем меньше».
Он произнёс последние слова ровным тоном, просто цитируя, но они ударили меня, как плетью. Я вспомнил тот обрывок памяти: холодный взгляд мужчины с перстнем. Стало ясно, что от «отца» помощи ждать не приходится. Наоборот. Он ждёт моего провала.