Я читал несколько часов. И нашёл.
«…старый Хорт, завхоз, опять ворчал. Проклинает студентов, которые шастают по „его“ подвалам. Говорил, что снова придётся менять руны на входе в архив старых карт, потому что кто-то пытался их взломать. Дурак. Он и не подозревает, что настоящий вход в Запретную секцию — не через главный зал библиотеки. Он — через архив. Нужно только знать, какую карту попросить. Карту Северных Пределов времён Катаклизма. И знать, что делать с ней дальше…»
Вот оно. Ключ. Непробиваемая защита, о которой говорил Дамиан, была лишь для отвода глаз. Настоящий вход был другим. Хитрее. И Алексей знал, как его открыть.
Я сидел, глядя на строчки в дневнике.
Попросить в архиве карту Северных Пределов времён Катаклизма. И знать, что делать с ней дальше…
— Если бы только знать, что делать с ней дальше! — пробормотал я в тишину комнаты.
Я вздохнул. Мне нужно вспомнить… вспомнить тот день… Нужно сконцентрироваться.
Я отложил дневник, прошёл к дивану и откинулся на него, закрыв глаза. Я отбросил все мысли о настоящем. Я хотел вернуться туда. В тот день. В сознание Алексея.
Я представил себе боль. Унижение после дуэли. Я цеплялся за эти ощущения, пытаясь вызвать эхо его памяти.
Сначала — ничего. Только темнота.
Но потом… я увидел это.
… Воспоминание. Осколок.…
Я лежу на кровати в лазарете. Тело ломит. В голове гул. Но унижение жжёт сильнее любой раны. Голицын… Оболенская… Отец… Их лица стоят перед глазами. Я не могу так. Я не могу быть никем.
Ночью, когда нянюшка заснула, я встаю. Каждый шаг — пытка. Я крадусь по тёмным коридорам. Не в библиотеку. Нет. Туда мне нельзя. В архив. Старый, пыльный архив на цокольном этаже.
Завхоз Хорт спит в своей каморке, от него несёт дешёвой настойкой. Я проскальзываю мимо.
Архивариус, древний, как сама Академия, старик, смотрит на меня поверх очков.
— Что вам угодно, княжич? Ночью?
— Мне нужна карта, — шепчу я, мой голос дрожит от слабости и решимости. — Карта Северных Пределов. Времён Катаклизма.
Старик вздыхает, но идёт в хранилище. Он приносит огромный, тяжёлый свиток.
— Только здесь, княжич. Выносить запрещено.
Я киваю. Расстилаю карту на столе. Она огромна. На ней — старые, забытые названия. И руны. Десятки рун. Но я знаю, что ищу. Мой предок, Борис Воронцов, оставил подсказку в семейных хрониках.
Я нахожу её. Неприметный значок на месте старой крепости Изборск. Руна Пространственного Смещения. Ключ.
Я кладу на неё руку. Сосредотачиваюсь. Я вливаю в неё капельку своей силы, своей крови, шепча древнее слово активации…
— «Растворись».
И карта под моей рукой… меняется. Линии на ней сдвигаются. Изображение старой крепости превращается в диаграмму. План этажа. План секретного входа в Запретную секцию, который находится прямо за стеллажом номер семь в этом самом архиве. И на нём — последовательность нажатия на камни в стене, чтобы открыть дверь…
…Воспоминание оборвалось.
Я резко сел на диване, тяжело дыша. Холодный пот покрыл лоб.
Но теперь я знал. Я знал всё. Весь план. От начала и до конца.
У меня был ключ. У меня была инструкция.
Я посмотрел на часы. Был уже глубокий вечер. До отбоя оставалось пара часов.
Я не мог ждать до завтра. Я должен был действовать сейчас, пока воспоминание было свежим, пока решимость не угасла.
Я встал. Подошёл к двери. Прислушался. В общей гостиной было тихо.
Это была моя личная вылазка. Я не мог рисковать Линой и Дамианом. Не в этот раз. Я должен был сделать это один.
Но я не мог просто уйти. Не после всего. Доверие, которое только-только начало зарождаться между нами, было слишком хрупким. Я не мог его подорвать, исчезнув без предупреждения. Я должен был сказать им. Сказать честно, что пойду один.
Я вышел в общую гостиную и подошёл к двери Лины. Постучал.
Через пару секунд она открыла. Она уже переоделась в простую домашнюю рубашку, её волосы были распущены.
— Алексей? — она удивлённо посмотрела на меня. — Что-то случилось?
— Слушай… — я посмотрел ей прямо в глаза, стараясь говорить как можно убедительнее. — В общем… я знаю, как попасть туда. В Запретную секцию. Это знание… оно передалось мне. Я вспомнил.
Лицо Лины стало серьёзным. Она молча слушала.
— Но я переживаю, — продолжил я. — Вдруг что-то пойдёт не так. Я хочу пойти один. Просто… чтобы вас обезопасить. Если что-то случится, то только со мной.
Я ожидал, что она начнёт спорить, отговаривать, но её реакция была другой.
Она смотрела на меня долго, и в её глазах не было ни страха, ни протеста. Только… понимание и какая-то твёрдая решимость.