Лекарь помолчал, давая мне осознать весь ужас положения.
— Так что, видите, княжич, — закончил он тихо, — отсрочка для вас — не выход. Это ловушка. Ваш единственный путь — это как-то собраться с силами и сдать эту Проверку. Или, по крайней мере, попытаться.
Он смотрел на меня с чем-то похожим на профессиональное сочувствие. Он обрисовал мне ситуацию без прикрас, показав все острые углы. Он не пытался меня обмануть.
Теперь я знал всё. Пути назад не было. Отсрочки не будет. Впереди — только Проверка, к которой я абсолютно не готов.
Слова лекаря обрушились на меня, как тонна кирпичей, погребая под собой последнюю робкую надежду. Ловушка. Вот что такое отсрочка. Либо менталисты, которые вывернут мой мозг наизнанку и обнаружат самозванца, либо гнев «отца», который, похоже, только и ждёт повода, чтобы списать «непутёвого сына» со счетов.
Я понял, что другого пути нет. Нужно играть. Нужно принять правила этой безумной игры, иначе она меня сожрёт.
Но где-то глубоко внутри, под страхом и отчаянием, зародилось упрямое раздражение. А если не сдам — так и не сдам! И чёрт с ними, с этими Воронцовыми и их академиями! — пронеслось в голове. — Найду, чем здесь заняться! Интересно, есть тут какой-нибудь завод или что-то в этом роде? Мысль о привычном, понятном труде, о мире механизмов и схем, на секунду показалась спасительной гаванью в этом бушующем море магии и аристократических интриг.
Но это была лишь минутная слабость. Сейчас нужно было выжить здесь.
Я поднял голову и посмотрел лекарю прямо в глаза. Я решил сказать ему полуправду. Это был мой единственный шанс.
— Ладно… — мой голос обрёл твёрдость, которой я сам от себя не ожидал. — Я скажу вам правду. Полную правду, как она есть.
Я сделал паузу, собираясь с мыслями, выстраивая легенду.
— Я помню. Что-то. Обрывками, как во сне. Я помню моменты дуэли, вспышки света, лицо Голицына… Вспоминаю какие-то образы, картинки из… прошлого. Но собрать всё это в цельную картину упорно не получается. Словно в голове разбили зеркало, и я вижу мир через тысячи дрожащих осколков.
Я говорил искренне, потому что по сути так оно и было, просто я опускал самую главную деталь.
— Я в отчаянном положении, — я развёл руками, демонстрируя своё бессилие. — И вот с таким вот багажом памяти, мне просто не представляется возможным что-то там сдать, понимаете⁈ У меня в голове пустота на месте этих… плетений. Я даже не уверен, что смогу вспомнить, как правильно держать руки! К тому же, — я снова откинулся на подушку, демонстрируя слабость, — я крайне ослаблен!
Я замолчал, выложив все свои «карты» на стол. Я показал ему свою уязвимость, но не полную беспомощность. Я — Алексей Воронцов с серьёзной амнезией после магического удара, а не сумасшедший, утверждающий, что он — Петя Сальников.
Лекарь Матвеев слушал очень внимательно, не перебивая, его светлые глаза не отрывались от моего лица. Когда я закончил, он несколько секунд молчал, постукивая пальцами по своему колену. Он думал.
— Дискретная ретроградная амнезия с очаговым поражением мнемонических центров эфирного тела… — пробормотал он тихо, словно ставя диагноз сам себе. Затем он снова посмотрел на меня. — Это… объясняет многое. И вашу попытку «вспомнить» через практику, и ваше состояние.
Он поднялся со стула и подошёл к моей тумбочке. На ней всё ещё стоял поднос.
— Это очень плохо, княжич, но это не смертельно. Память тела и эфира глубже, чем память разума. Она может вернуться под давлением. Или… её можно подстегнуть.
Он протянул руку над подносом. В его ладони на мгновение вспыхнул мягкий, изумрудно-зелёный свет. Затем он взял пустую кружку, из которой я пил отвар, и поставил её передо мной на одеяло.
— То, что вы ослаблены — это мы исправим, — сказал он. — А вот с памятью… У меня есть одна идея. Рискованная. И не совсем… каноническая, с точки зрения академических методик. Но, возможно, это ваш единственный шанс.
Он посмотрел на меня в упор.
— Я могу попробовать помочь вам «вспомнить» основы. Но для этого вы должны будете мне полностью довериться.
В его руке ничего не было, передо мной стояла пустая кружка, но его слова повисли в воздухе, полные странного, опасного обещания.
Я смотрел на него, потом на пустую кружку, потом снова на него. Разум отчаянно пытался понять, что он имеет в виду. «Подстегнуть память», «рискованная идея», «неканоническая методика»… Эти слова звучали одновременно и обнадёживающе, и пугающе. Я был полностью растерян.