Перед его глазами – до боли знакомая картина, которая так волновала его детскую душу много лет назад, от которой щемило сердце и перехватывало дыхание.
Трава уже не такая высокая, да и небо не кажется таким близким, но в памяти воскресают наивные мечты о том, что большая-большая лестница доставит тебя прямо на мягкое облако.
Александр откинулся на спину. Трава приятно щекотала его лицо, а в нос тут же ударил запах клевера, душицы и почему-то мяты. Мужчина не моргая смотрел на высокий купол неба и думал о том, какое неизмеримо огромное расстояние отделяет сейчас его, лежащего на земле человека, такого масштабного в рамках своего «Я» и такого крохотного в пределах Вселенной, от звезды, ознаменовавшей его рождение. Отец в детстве часто говорил маленькому Саше, что одновременно с ним, с новым человеком, пришедшим в мир, где-то на небе, в далеком космосе родилась новая звезда. И пока человек жив, она живет тоже и мерцает так ярко, что ее свет, преодолевая необоззимые расстояния, становится виден с земли.
Александр смотрел на начинающее темнеть полотно неба и почти физически ощущал, как оно занимает все пространство: оно теперь не только сверху, но и вокруг, даже под ним. Он больше не чувствовал себя чужим этому месту; и это острое чувство отчужденности теперь сменилось радостным, почти детским ощущением гармонии. Мужчина всем существом ощущал свою органичность и цельность мира, он знал, что сейчас происходит в его душе, и любовался этим как бы со стороны. Сейчас он снова поэт.
Как мог он променять внутреннюю легкость и умиротворенность, счастье созидания, рождающего новые строчки, так точно передающие все, что простым словом не выразить, не передать, не описать, на погоню за маячащим где-то впереди, но всегда одинаково недосягаемым успехом? Существовал ли этот успех когда-нибудь в самом деле? Раздраженный постоянным напряженным ожиданием мозг Александра часто рисовал ему картинки красивой, богатой, но неестественной, как он теперь понимал, жизни. В каких бы красках Александр не представлял себе эту жизнь, в ней никогда не было главного – его самого. Он не видел свою свободолюбивую, сомневающуюся, мечущуюся фигуру в той идеальной, светящейся холодным светом картинке, которую с таким упоением каждый раз описывала ему Инна в те моменты, когда ее белое плечо было особо притягательно, а лунные квадраты на полу все ближе перемещались к краю комнаты. Инна хотела влюбить Александра в образ такой жизни, в которой он будет упиваться своим журналистским успехом, тщеславно пожимая руки важным издателям и признанным мастерам слова, а она – любоваться им, ее милым Сашей, которого именно она вытащила, вдохновила, направила, спасла.
Он повернул голову направо и только сейчас заметил, что его окружали маленькие чашечки многолетника. Их было так много, что издалека бы показалось, что траву кто-то выкрасил в желтый цвет. Луговые цветы так по-особенному пахли и, как будто вобрав в себя свет уходящего майского солнца, еще сохраняли его лучи в себе и разливали этот свет вокруг себя. «Не к разлуке. К обретению», - с улыбкой подумал Александр.
Он лежал на берегу, окруженный свежими, живыми запахами травы, слушал убаюкивающие переклички сверчков и с наслаждением ощущал, как медленно, но верно разливается по всему его телу уже позабытое им спокойствие. Его страсти усмирялись, и даже об Инне он не думал с такой горечью. В его теперь уже ясной голове постепенно зарождалась уверенная, новая, волнующая мысль.
Двадцать девять. Ему еще только двадцать девять
Конец