«Собаке — собачья смерть, — утешил себя Александр. — Сам напросился…»
Окунев встал, инстинктивно почистил одежду, приглядываясь к какому-то пятну на колене. И тихо же стало кругом…
Дело с Ганькой развязалось само, такая ему судьба. Окунев испытывал большое облегчение. Замести следок, как он уже начал делать в Н-ке, обрабатывая дуру хозяйку. А уж коль он знает из доноса Гавриила его скупщиков, то дурак он будет, если не обойдется без помощи брата!
Александр вернулся, порылся в чемодане брата, нашел там около сорока тысяч рублей, взял себе. Из вещей отобрал желтые ботинки, пару шелковых сорочек-«фантазия», носки, носовые платки. Шелковый костюм кремового цвета не по размеру.
На Ганьке были еще деньги, но чтобы их достать, требовались крылья.
Окунев еще раз прочел донос брата, запоминая содержание.
На севере легко набрать на костер голыми руками хвороста и сушняка. На Кавказе — не то. Немало повозившись и исколов руки, Александр натаскал колючек и положил сверху чемодан брата с остатками содержимого.
Поправляя костер сучком, Окунев еще раз перечел фальшивое заявление в милицию и с сожалением бросил его в огонь вместе с документами брата, поборов безотчетное и странное желание сохранить «документик».
Невидимое в ярком свете солнца пламя съело жесткую фибру чемодана, костер подернулся пеплом.
На обратном пути Александр умылся и напился из знакомого водопадика, успокоительно певшего под замшелой плитой гранита свою бульбулькающую песенку. Окунев чувствовал себя хорошо: свалилось бремя, кончился темный страх, охвативший его ночью над телом пьяного брата.
Окунев шел к шоссе, чтобы на попутной машине доехать до С-и. Там он возьмет у Антонины золотой песок, поедет в Н-к и сбудет металл.
В З-ке, городке расположенном вблизи Котлова, связь с которым поддерживается местными поездами, семья Маленьевых была радушно встречена стариками. Их четырехстенный дом, рубленый по-деревенски, состоял из сеней, кухни и горницы. Тесновато в нем показалось Маленьевым, привыкшим жить у себя просторно.
Через день Григорий по рекомендации тестя побывал в двух продающихся домах, из которых один подошел и по цене и по размерам. С продавцом поторговались, ударили по рукам, вручая задаток.
Наличных денег на покупку у Григория не хватало. Дальняя дорога из Восточной Сибири стала семье в копеечку, а сендунский дом по спешке пошел не дорого, да и дома в Сибири стоят подешевле чем в России.
Одно к одному: и за дом платить и от металла избавиться, который, хотя и ждал на котловском почтамте, не подавая голоса, а все же жег руки Григорию, не давал покоя его жене.
Маленьев съездил в Котлов, получил посылку, познакомился с Матреной Елизаровной Буенковой и ее мужем. Ссылаясь на Васю Луганова, Григорий без долгих обиняков попросил содействия по делу с «металлом» и обещал «благодарность».
— Мы для мил-друга нашего Васеньки и так готовы содействовать, — болтал медоречивый Буенков, радостно потирая коротенькие ручки. — А впрочем, оно конечно: дружба — дружбой, а служба — службой, и всякое дыхание просит питания. Посему, Манюша, светик мой, ставь-ка бутылочку для знакомства. Да, да, русским обычаем. Чтой-то я сегодня будто продрог в нашем депо.
Большой чужой город подавлял привыкшего к тайге сибиряка и призывал к особой осторожности. Маленьев наотрез отказался сам итти к Зимороеву. Матрена Елизаровна устроила так, что через, день в З-к к Маленьеву прибыл Николай Зимороев с условным словечком. Посетитель взглянул на металл, отобрал образец. Поговорили о цене…
Еще через два дня, вьюжным вечером, к Маленьеву заявились облепленные снегом отец и сын Зимороевы. Обивая валенки и вытаскивая из бороды сосульки, Петр Алексеевич нашел глазами закопченную иконку в красном углу. Истово помолившись, старик «обзнакомился».
Запершись в горнице, трое мужчин завершили дело. Золотой песок Зимороевы перевесили на привезенных с собой ручных аптечных весах. «Против металла» оба Зимороевы разулись, размотали портянки и по частям извлекли деньги, которые старик поднес Маленьеву с приговором:
— Ваше стало наше, а наше стало ваше. И чтоб у нас водилось не переводилось, а у вас бывало бы да не перебывало.
Затем Петр Алексеевич потребовал:
— По обычаю — литки с продавца, — и дал употчевать себя даровым коньячком до низложения риз.
Невзирая на крайнюю тесноту в домике родителей Клавдии, охмелевшие Зимороевы заночевали вповалку с хозяевами на общей постели, устроенной по-крестьянски из верхней одежды во весь пол горницы.
Вьюга выла в трубе, не утихая выла и выла дурным голосом, наводя черную тоску на Клавдию Маленьеву, которая никак не могла заснуть от душного жара, винного перегара и от пьяного храпа мужчин.
Поспешая к первому местному поезду, Зимороевы рано утром двинулись домой, сопровождаемые Григорием. Тот ехал в Котлов к Буенковым. Вручил Григорий ходовой лугановской сестре Васькину долю, вручил от себя «благодарность», хватил стакан водки и помчался назад в З-к договориться с продавцом дома о совершении купчей. Побывали они у нотариуса, и сделалась Клавдия Маленьева и здесь домовладелицей, как в Сендунах.
Так же спешно, так же не теряя времени, справили Маленьевы скромное новоселье, имея гостями только своих стариков, а Григорий, — так ему нынче что-то не терпелось, — поступил на работу агентом в местный «Смешторг».
Вот и все, казалось бы… Золота ни крупинки, ни крупинки и не будет. Остаток полученных от Зимороевых денег Клавдия припрятала. Муж трудится, если когда и выпьет, то лишь для праздника: бешеных, легких, дуром сорванных, краденых денег больше-то нет.
Клавдия мечтала, как по весне поднимут они с мужем огород на усадьбе при доме. Знакомясь с новыми соседками, хозяйка выведывала, когда сроки, когда какую огороднину сажать, где взять и почем бывают ранняя помидорная и капустная рассада, — сибиряки куда как охочи до свежих овощей. А тут все будет свое: и картошечка, и огурчики, и лучок для окрошки.
— Кадушечку купила, — радовалась Клавдия перед вернувшимся с работы мужем. — Мама научит меня, как заваривать квас на черных сухариках.
Старший сынок был бодр и весел, на него переезд повлиял к лучшему. Маленьев в своей скорой душе не каждый день вспоминал о приисках, думать забывал, что там может поделывать мил-друг Василий Елизарович-свет Луганов.
Вдали от гадких соблазнов легкой наживы, расставшись с пьяной компанией расхитителей золота, Григорий Маленьев зажил по-человечески. На работе поладил с начальством, с товарищами. Среди новых знакомых не оказалось пьющих: здесь бешеные деньги не лезли сами в карман и пьянство сулило не одно медленное и на первых порах мало ощутимое моральное падение, но и быстрое материальное крушение.
Как-то под вечер, возвращаясь берегом с работы, Маленьев наткнулся на суматошную группку детей на краю полыньи. В ледяной воде барахтались двое: мальчишка и так же случайно, как Маленьев, попавший на берег милиционер. Темное теченье готовой вскрыться реки тянуло под лед.
Скинув полушубок и сапоги, Маленьев на животе скользнул по закраине, но проломил хрупкую крышу. Сгоряча, не чувствуя захватывающего дух ожога, Маленьев счастливо достал ногами дно и подхватил пускавшего пузыри малорослого милиционера с впившимся в него мертвой хваткой парнишкой.
Для иного был бы подвиг. Ну, а закаленному, крепкому здоровьем мужчине, опытному приискателю и жителю тайги, приходилось вброд переходить сибирские не замерзающие допоздна речушки, преодолевая течение, которое и лошадь снесет. Прибавить войну с солдатской закалкой, с настоящими опасностями — и получится из поступка Маленьева пустяк, а не подвиг. Подумаешь, великое дело искупаться вблизи от теплого дома! Нет, ты купнись в тайге или во фронтовом болоте!..
Райисполком представил к награде обоих спасителей мальчика. Без всякого личного расчета Маленьев попал в число популярных в городе людей. Знакомство с милиционером, начатое в воде, продолжалось на общем интересе — охоте. Новому дружку нечем было крыть, когда Маленьев начинал: