— Погодите, погодите, — забеспокоился кабачок, — это за границей должно быть страшно, а у нас пусть будет весело!
— Вот и я про это, у меня как раз цвет весёленький, — снова пропищала Морковка.
— А почему это не может быть страшно весело? — нахмурился Картофель.
— Овощ должен быть красивым и внушать уважение! — настаивал Кабачок, намекая на свою персону. — А насчёт “страшно”, вы вспомните, как хозяева стонут, когда меня родственники осенью им впихивают.
Доспорить они не успели. На кухню вошли люди с тыквой в руках. Её поставили на стол, долго смеялись, сфотографировали и ушли по своим делам.
— Ну что, болезные, дружить будем? — Тыква улыбнулась хищным оскалом.
Овощи притихли, задрожали и забились в угол. И только старый дедушка-хрен, выглянул из нижнего ящика и покачал головой:
— Нашли кого бояться. Да её завтра в кашу порубят и съедят.
Хрен, много видевший на своём веку, это точно знал. А ещё был уверен — самый страшный и главный за столом он. И зажмуриваться людей Хрен заставляет не только на заморский Хэллоуин!
В поисках счастья
— Избушка, избушка… Ну, это, повернись ко мне передом, к лесу этим… Задом. Вот.
Куроногая изба тихонько заквохтала, переступила с ноги на ногу, но поворачиваться и не подумала.
— Избушка, ты давай, поворачивайся. Ко мне передом, к лесу задом. Как положено. А то понимаешь ли…
Довести мысль до конца Ивану не дали. Окно в избушке распахнулось и баба Яга, высунувшись по пояс, заорала.
— Я тебе поверну! Расходились тут, командуют они. Хрен вам лысый! Права администратора избушки у меня одной! Выкуси!
И старушка показала жилистую фигу Ивану.
— А?
— Вот дурак же. Я говорю, только мне командовать избушкой можно. Понял, балбес?
— Ааааа…
— Чо хотел?
— Так это, я, вот… За счастьем пришёл. Ага.
— Тьфу ты.
Яга спряталась обратно в окошко.
— Ну, это, а счастье-то, бабушка?
Избушка со скрипом и кудахтаньем развернулась, и на порог вышла Яга, закутанная в длинную цветастую шаль.
— Опять тебе неймётся?
— Ну, дык…
— Ой, допрыгаешься ты у меня. Кто неделю назад приходил? Что ты мне говорил? Мысли тебе о судьбах мира мешают быть счастливым? Сколько мы тебе айкью заграничного обрезали? Половину? Не видно, чтобы помогло, не видно. Ещё что ли резать будем? Так ты тогда совсем дебилом станешь.
Иван потупился и виновато развёл руками.
— Ну-ка, иди сюда, болезный ты мой.
Дурак, не поднимая головы, подошёл к избушке. Бабка прищурилась, поухватестее взяла клюку и со всей силы огрела Ивана по голове.
— Ыыыы!
— Не ыкай мне тут. Иди вон в теньке полежи, пока я думать буду.
Через пару часов Яга снова вышла на порог избушки. Иван, разлёгшийся в позе патриция под молодильной яблоней, играл сам с собой в шахматы.
— Полегчало, Иванушка?
— Весьма облегчили вы моё скорбное положение, Яга Горыновна. Беда только в том, что, избавившись от гнёта наведённого тупоумия, низвергнулся я в пучину мыслей о державе нашей, о судьбах мира и проблему испарения чёрных дыр…
Бабка нахмурилась, прищурив левый глаз.
— Косатик, я тебя уже предупреждала, будешь такими словами срамными разговаривать — превращу в лягушку и выкину на болото...
— Прости Яга, — Иван скривился как от зубной боли, — несёт, не могу остановиться.
— Иди сюда, мудрец, будем думать над твоим счастьем.
Иван залез на крыльцо избушки и сел рядом с Ягой в позу лотоса. Бабка только сплюнула, увидев такое.
— Значит, подведём итог. Страдаешь ты от большого ума. От маленького ума тоже страдаешь. Счастье найти не можешь.
Парень горестно вздохнул.
— А всё почему?
Узловатый палец Яги ткнул его в грудь.
— Потому что ты неправильно понимаешь счастье.
Иван удивлённо поднял бровь.
— Счастье, это не перманентное состояние экстаза. Это динамический процесс, когда ты живешь полной жизнью. Это дорога с холмиками радости, с ямками печалей. Но на этой дороге ты реализуешь себя полностью. Показываешь себя миру таким, какой ты на самом деле.
— И как этого достичь?
— Цель. Нужно поставить себе большую цель, и идти к ней, никуда не сворачивая. Хочешь стать царём?
— Да, ну. Скучно, муторно. Да и грязное это дело, политика.
— Может, тогда учёным?
— Кот уже есть, вторым быть не интересно.
— Ладно, есть у меня для тебя особая цель.