Такси обычно пользовались лишь очень состоятельные люди, которым некуда было спешить, а эта пассажирка (клиентка, наездница, вобла, чаевых не даст) демонстрировала странность за странностью: то откидывалась на спинку сиденья, закатив глаза, то упиралась лбом в кресло водителя, как бы пытаясь подтолкнуть машину, то вдруг скинула туфли и подтянула к подбородку костлявые коленки, то начинала припудриваться, хотя и так вся в пудре…
– Шестнадцать-двадцать три, – угрюмо сказал водитель, когда они остановились возле входа в пешеходную галерею Бинга-Холла.
Роза сунула ему две десятки, и стремление бежать скорей навстречу «созерцанию» пересилило естественное желание дождаться сдачи. Она даже не заметила, как водитель, глядя ей вслед, покрутил пальцем у виска…
Бинга-Холл располагался в девятнадцатом пешеходном уровне и состоял из нескольких супермаркетов, модных салонов, туристских контор, ресторанов и баров. В одном из них, «Молчаливой Устрице», за стойкой под видом двери в подсобку и располагался вход в салон «Ордена». Посетителей с утра было немного, причем половина, похоже, задержалась здесь с ночи. Два ветерана за столиком у окна играли в шашки, какая-то пышнотелая размалеванная девица подпирала локтем прыщавого кавалера в белом смокинге, который с трудом поддерживал себя в сидячем положении, а в дальнем углу две школьницы в форме гуманитарного колледжа что-то пили, скорее всего, бренди, принесенное с собой… Розу предупреждали: сначала надо присмотреться к посетителям, не обнаружится ли кто-нибудь, похожий на «шляпу», и лишь потом можно подойти к бармену и, положив на стойку серебряный фунт, сказать: «Роби, тройной трост…»
– Роби, тройной тростниковый, но только если он настоящий. – Роза вдруг подумала, что за время ее вынужденного отсутствия условная фраза могла и поменяться, но ведь Роби за стойкой был тот же самый…
– Пойду справлюсь в погребе. – Роби стремительно и бесшумно скрылся за дверью, забрав с собой монету, а Роза начала нервно царапать стойку малиновыми ногтями. Но бармен не заставил себя долго ждать.
– Лола ждет тебя, сестра… – Роби и тон сменил, и выражение его лица стало умильно-преданным. Он с едва заметным поклоном вернул Розе ее серебро и, на всякий случай, окинув взглядом зал, пропустил ее за стойку, а дверь, обклеенная дорогущим дубовым шпоном, распахнулась перед ней сама.
За дверью ее встретил горбун Саул, блестя лысиной и поглаживая нечесаную седую бороду. Он окинул Розу суровым взглядом, повернулся к ней спиной и молча пошел прочь по длинному темному коридору. Разговаривать с ним не полагалось, за дверью лучше было вообще не говорить ни с кем, кроме Проводника, а Проводником была Лола… Роза неотрывно смотрела на тусклые отблески светильников, пробегающие по гладкому черепу Саула. Веки ее тяжелели, сознание постепенно окутывал розовый туман, окружающее пространство светлело, стены расступались, и вокруг запорхали многочисленные мотыльки, один из них ужалил ее в руку повыше локтя, но это была сладкая боль, она вливала в нее покой, как, впрочем, и все, что встречалось ей по ту, то есть, теперь уже по эту сторону жизни. Наконец, лысина впереди пропала, и дорога была открыта. Впрочем, и дороги-то никакой не было, было лишь пространство, наполненное светом, теплом и предчувствием радости. Лола, правда, не велела даже мысленно называть это счастьем – только радостью, но велика ли разница… Но пора бы ей появиться и указать путь туда, где предчувствие станет явью, где сбудутся ее самые потаенные, самые сокровенные желания, где она возьмет от жизни все и даже немножко больше, чем все…
– Роза… Роза… – Голос был подобен журчанию ручья или перезвону серебряных колокольчиков, или… – Разве можно исчезать так надолго! Я не хочу тебя огорчать, но ты пропустила столько всего…
Лола казалась совсем юной, почти девочкой, и за те три года, что они не встречались, совсем не изменилась. Но и сама Роза выглядела здесь иначе, чем там, в сером мире за вратами «Ордена», куда, увы, ей придется вернуться. Напротив вдруг образовалась зеркальная стена, и, прежде чем ответить Лоле, она бросила короткий взгляд на свое отражение. Привычные морщинки разгладились, исчезла чрезмерная худоба, коленки и грудь округлились, а жидкие пепельные волосы заструились к поясу тяжелыми темными прядями. Пятнадцать лет назад она выглядела примерно так же, только гораздо хуже…
– Я была слишком занята… – Роза попыталась оправдаться, но ее подружка, ее Проводник засмеялась так нежно и так радостно, что стало ясно: никаких оправданий не нужно – она здесь, и ей рады.
– Милая, ты многое упустила, но не стоит жалеть о потерянном… Радость беспредельна, и ценность имеет лишь то, что происходит, а не то, что уже произошло или то, чего не случилось.
– Проводи меня в мой Хрустальный замок на берегу Искристого озера, – нетерпеливо попросила Роза, зная, что время пребывания здесь ограничено. – И пусть там будет Повелитель Тела…
– Не торопись, – остановила ее Лола. – Сегодня тебе некуда спешить. Тем, кто приходит к нам после долгого расставания, «Орден Созерцателей» делает подарки. Ты можешь пробыть на этой стороне хоть неделю, и это тебе не повредит. Тем более что дома тебя никто не ждет.
– Откуда ты знаешь?
– Об этом мне говорят твои глаза.
– Я так счастлива…
– Не говори…
– Прости, я забыла.
– В Хрустальном дворце ты будешь лишь ночевать, и рядом с тобой будет любой, кого ты захочешь. А дни ты будешь проводить в обществе великих, и они признают в тебе равную, будут восхищаться тобой и угождать тебе во всем. Тебе нравится наш президент?
– Он такой волевой, так заботится о благе…
– Сегодня он тоже здесь, и он хотел встретиться с тобой.
– Но…
– Здесь мы все равны перед радостью. Знаешь, почему нельзя называть это счастьем?
– ?
– Счастье – не то, чем можно делиться, а радость – достояние каждого, кто к ней прикоснулся.
Лола поднялась с лужайки, поросшей густой мягкой травой, одернула юбочку, больше похожую на набедренную повязку и приветливо улыбнулась. А потом они взялись за руки и шагнули сквозь стену искрящегося теплого густого тумана, за которой обнаружился роскошный парк, поднимавшийся вдоль широкой парадной лестницы к белостенному замку, окруженному дубовой рощей.
– Нам туда? – спросила Роза, указывая рукой на замок.
– Нет. Они скоро будут здесь. И не смущайся. Здесь все равны перед радостью…
17 августа 17 ч. 10 м.
Маленькая сухая старушка в белом халате держала Розу за руку, пока та едва заметно кивнула на прощанье, одарив окружающих улыбкой, которая казалась ей обворожительной.
– До встречи, Роза, – сказал президент.
– Я надеюсь, вы навестите меня в Хрустальном замке… Сегодня, – отозвалась Роза.
– Непременно.
– В полночь.
– Непременно.
Старушка увела улыбающуюся Розу в боковую дверь, со скрипом закрыв ее за собой. Под белым пластиковым потолком вспыхнули приглушенные до сих пор светильники, а из-за ширмы выглянул Вико.
– Я предупреждал, что сегодня для инспекции лучше было выбрать другой объект. И вообще, не дело президента заниматься такой ерундой.
– Ты слишком настойчиво сопротивлялся, тем и накликал меня именно сюда. А если вспомнить твою утреннюю выходку…
– Кстати, операция прошла идеально. Благодарный народ Бандоро-Ико уже встречает своих освободителей от кровавой диктатуры. Даже стрелять не пришлось. Гардарика и Хунну уже прислали ноты протеста, но мы позволим себе на это наплевать…
– Это я уже слышал. Вернемся к тем бесчеловечным экспериментам, которые вы тут проводите.
– Бесчеловечно подобных экспериментов не проводить. Это – во-первых. А во-вторых, методика коррекции личности уже вышла из стадии эксперимента, и теперь на очереди ее практическое применение. Безопасность требует жертв, но в данном случае не страдает никто: здесь самые несчастные обретают радость и смысл жизни, самые никчемные становятся незаменимыми.