Я наслаждаюсь, зарываясь носом в пышную, подошедшую, будто тесто на дрожжах, грудь. Описываю полумесяцы там, под плотью, где собираются капельки пота. И снова, широким мазком— между.
—Ощущения— как у мальчишки, пробующего пломбир,— вполне искренне признаюсь я.
—Мальчишки… пломбир…,— она отшагивает назад, опирается попой на край кухонного стола, не размыкая контакта, увлекает за собой. На секунду открывает глаза, изгибается, дотянувшись до шторы. В кухне становится заметно темнее.
Игры в петтинг продолжаются в тишине. Газ, сгорая втуне, ворчит и нехотя освещает помещение. Алена время от времени вздрагивает и едва заметно всхлипывает, отдаваясь ласке, и, одновременно, сдерживая себя.
—Мама! Мам!
Алена реагирует не сразу, пару секунд приходя в себя.
—Ну м-а-а-ам!— настаивают из комнаты.
—Одну минуту! Она нагибается за блузкой, мозг фиксирует позу, член рефлекторно вздрагивает, требуя свое сейчас, сию минуту. Обреченно вздыхаю, помогая ей привести себя в порядок. Даже не смотрит на меня, прикрывшись челкой, как вуалью!
—Ну что? Соку?— Слышится из комнаты. И, после паузы,— В следующий раз будь паинькой, возьми сам. Я? Я готовлю… Дядя Сережа мне помогает.
Я хмыкнул, покосившись на пустую конфорку. Хорошее объяснение. Емкое и почти правдивое.
Вернулась Алена уже в длинном халате, с туго затянутым поясом. Не глядя, будто меня и не существует в природе, загремела посудой, поставила, наполнив водой, кастрюлю на плиту. Кажется, плохой знак. Но я не привык отступать. Совсем как пионер из советского познавательного мультика, раскалывающий твердый орешек знаний.
—Дядя Сережа думал, что блюдо почти готово,— шепчу на ухо, прижимая Алену к раковине, уже заполненной картошкой. Руки уже привычно, на правах доброго знакомого, подхватывают груди.
—Возможно… он ошибался,— сдержанно цедит хозяйка. Однако, не делая ни малейшей попытки отстраниться. Все, как будто, так и надо. Женщина чистит овощи, я чищу ее соски, натирая сквозь гладкую ткань.
Когда вздохи становятся частыми, а клювики сосков неоспоримо твердыми, она подставляет запястья под струю воды. Быстро промакивает руки полотенцем, оборачивается.
—Чего ты хочешь?
Ох, как грозно! Училка, поймавшая второгодника за списыванием на экзамене.
Не выходя из образа, скромно потупился, и даже ковырнул носком тапочки пол.
—Я ж уже говорил. Тебя.
—Нет! Тем более…
Что «тем более», я не услышал. Притянул к себе, целуя строгие губы… Знакомым манером колено раскололо единство ее ног. Правая рука не дает отстраниться затылку. Левая плавно натягивает на себя бедра. Последние, судя по всему, живут собственной жизнью. Приветливо обнимают мою ногу, игриво толкают вперед, отъезжают неспешно назад. И снова.
Чувствую ее язык. Вдыхаю аромат волос. И, с удовлетворением, отмечаю непрерывность движения внизу. Словно речные мелкие волны, неустанно и размеренно накатывающие на закованную в гранит набережную.
—Кажется, мы находим общий язык,— я указываю подбородком вниз, на ритмично колышущиеся бедра. Она вспыхивает, пытается отстраниться, но где там! Сзади монументальная мойка, спереди,— массивный я.
—Не сопротивляйся…. себе,— я вполне по-хозяйски развожу отвороты халата, обнажая спелые груди.
Она делает неуловимое движение внизу. И только сейчас я понимаю, что на ней, кроме халата – ничего! Теперь ее горячая промежность привольно скользит по шелку халата, а не по грубоватой ткани брюк. И Алена дает себе волю. Закидывает руку мне на шею, выгибается, сосредоточившись на ощущениях, прикасается, трется, откатывается по зигзагу и накатывается по прямой. Штурмует, отступает, переминается, гарцует и обрушивается, припадает и взмывает.
Через пару-тройку минут Алена кончает с длинным животным выдохом-всхлипом.
—Не сейчас,— убирает руки от груди. Понимаю, соски слишком чувствительны после оргазма. А она сильно раскраснелась. Жар, как от печки, кожей чувствую. Совсем не то, что в прошлый раз.
—Ты считаешь меня странной?— взгляд искоса, руки шарят по столешнице.
—Конечно,— бесхитростно выдаю я.— И мне нравятся странные!
Треплю ее по щеке. Она, немного смущенно, улыбается.
—Ты пойми, я не могу…
Прижимаю палец к ее губам.
—Не надо.
С минуту молчим. Я глажу ее по волосам, она меня, несмело, по спине.
—Но и ты… пойми.
Мы оба смотрим вниз, на упрямо вздымающее ткань мужское естество.
Рука Алены тянет ремень… Я освобождаю молодца.
—Время орального секса?— шепчет она, непринужденно оголяя крайнюю плоть.
«В рот, значит, изменой не считается»,— делаю вывод я. Рука у нее все еще холодная от воды. И пальцы сомкнулись на члене как колечко Снежной Королевы.
—А между грудей?— неожиданно для себя вслух продолжаю мысль.
Она придвигается ближе, поднимает пылающее лицо.
—Отлично! Не люблю повторяющихся постановок,— она демонстративно пускает слюну между своих сногсшибательных титек. Пристраивает член, создавая имитацию большого нежного влагалища, чуть стискивает буфера руками. Ах, черт, меня снова надолго не хватит! Так хочу ее.
Врубаюсь отчаянно, забывая обо всем на свете. Но на сей раз все же чувствую, как в финале умелые теплые губы охватывают, обволакивают, выдаивают…
Прихожу в себя, сталкиваясь с непроницаемым взглядом жены друга. Запахнутый халат, кастрюля с картошкой на плите, вытянутые почти в ниточку точеные губы.
—Тебе пора.
Не пытаюсь спорить, прошу лишь проводить до двери. В прихожке целую, на прощание мну роскошную грудь, с которой так тяжело расставаться. Шепчу на ухо:
—Теперь твои губы насквозь пропахли мной… моим членом.
В закрывающийся проем успеваю заметить, как страстно полыхнули ее глаза.
Пикник у обочины
Всю неделю возил знакомых, знакомых знакомых и совсем посторонних в столицу. Им экономия, мне какой-никакой заработок. В выходные мы на пикнике. Я, Мишка, его старший брат, Дима, Алена и маленький Антошка. Ближний круг, так сказать. Накалывая мясо на шампур, замечаю короткие косые взгляды единственной в нашей маленькой компании женщины.