Вскоре аппетитный аромат жареного мяса распространяется по поляне. Дмитрий с Михаилом выпивают, к будоражащей ноте специй добавляется дразнящая нота выдержанного коньяка. Даже Алена, украдкой взглянув на играющего в телефон под сосной сынишку, шустро опрокидывает рюмашку. Я за рулем, и, соответственно, данная радость жизни сегодня не про меня. Правила есть правила. Впрочем, мне и так хорошо. Хорошо от летнего жаркого солнышка, от веющего с речки прохладного ветерка, от безмятежных облаков, плывущих в небе, от вечно занятых делом пчел на лугу. От выходного хорошо. И от того, что рядом Алена. Да и Мишка с сыном. Они мне нравятся. Мишка играет строгого и мудрого вождя племени. И я наслаждаюсь его актерским мастерством. Действительности образ не соответствует никак, но в том и волшебство искусства. И это прекрасно. Антон слишком мал, чтобы что-то изображать. Его естественность так же великолепна. Димку я почти не знаю, но включу в список источников вселенской благодати, так и быть, и его.
С Аленой остаемся наедине буквально на пару минут, когда спускаемся к речке ополоснуть шампура. Подчеркнуто безразлично она интересуется, куда я запропал на неделю. Объясняю про извозчичий приработок, про то, что постоянная работа пока не светит. Алена слушает вполуха, отмывая от жира металл. И тут меня осеняет! Скучала! Она по мне скучала! Стараюсь не показывать вида, возвращаюсь к мангалу. Диму с Мишкой уже немного повело, и они уселись на расстеленном поверх осоки покрывале, разговаривать значительные разговоры о политике, спорте и общем мироустройстве. Антошка их слушает, раскрыв рот. И это здорово. На краткий миг я остро, до боли, завидую Мише. Воображение рисует, как сын так же завороженно внимает моим не совсем трезвым откровениям. Как под рукой оказывается покатое женское плечо. И как с наступлением темноты Алена приходит в нашу спальню, умытая на ночь, пахнущая травяным шампунем, в короткой полупрозрачной ночнушке…
Да, кто о чем, а я…
—Алена, а не хочешь поучиться водить авто?— выдаю я громко, на всю поляну, совершенно неожиданно для себя.
Михаил и Дмитрий замирают в недоумении, синхронно повернувшись в мою сторону. Алена едва не поперхнувшись золотистым напитком, медленно переводит взгляд с меня на мужа и обратно.
Мужчины, не сговариваясь, смеются.
—Ну что ты! Алена и техника— вещи не совместные!
—Опять!— женщина бросает испепеляющий взгляд на мужа,— а я хочу попробовать!
Мне показалось, или «хочу» она произнесла как-то по-особенному, с нажимом?
—Аль… Ну может не надо. Ты ж все-таки того…,— Дима, отвернувшись от Антошки, изображает легкий удар пальцами по шее.
—Да,— чуть заплетающейся скороговоркой поддерживает брата Михаил,— вождение ведь штука…
Уже и Антошка заволновался, придвинувшись ближе к мамке.
—Я обещаю вернуть вам жену и маму в целости и сохранности!— решаю вступить в прения и я.
—Раз так…— слышится звон сдвигаемых бокалов, Мишка прижимает к боку сына, показывая муравейник на опушке и что-то втолковывая. Димка начинает азартно не то уточнять, не то возражать. О нас забывают тут же.
Первый круг демонстративно узкий. Алена сидит на соседнем кресле. Я роняю скупые пояснения о педалях и переключении скоростей, но очень скоро замолкаю, рука перекочевывает на бедро пассажирки и ученицы.
Алена бесстрастно смотрит в окно. Ладонь неумолимо влечет туда, где теснее.
—Жаль, что на тебе джинсы,— подражая девушке, как можно безразличней произношу в пустоту.
—Почему?
Ответить сразу не получается.
Нам машут рукой. И муж бежит к машине. Неужели что-то заметил? Открываю окно, вернув руку на рычаг.
—Ребят, ну вы так всю поляну выхлопом загазуете. Вон дорога до холма, а там по кругу объедете его. Идет?
—Идет! – внутренне улыбаюсь я. Алена продолжает сердито смотреть в окно. Типа дуется за прежнюю реплику супруга?
—Так чем не угодили джинсы?— раздается через минуту, когда «рено» с черепашьей скоростью ползет к холму. Моя рука также неторопливо повторяет уже освоенный маршрут.
—Через них я лишен удовольствия ощущать изумительную гладкость… твоей кожи.
—Изумительную…,— Алена прикрывает глаза. Откидывается на спинку кресла, ноги чуть расходятся, и ребро моей ладони оказывается там, где теснее всего.— Еще скажи что-нибудь… о моей коже.
—Теплая как нагретый греческий мрамор,— даю волю поэтическим метафорам я,— и чуткая, как натянутая паутинка в лесу, вибрирующая при малейшем дуновении ветра.
Алена коротко стонет:
—Почему? Ну почему так…
—Как?
—Стоит тебе начать говорить, и я готова забыть все и слушать тебя бесконечно…
Рено заворачивает за холм, тут же обнаруживаю плавный съезд в лес. Через минуту мы уже самозабвенно целуемся. Тесные брюки ученицы с упорством обреченных держатся на бедрах, и моим пальцам приходится ограничиться лишь поверхностными короткими экскурсиями к основной экспозиции. Что вовсе не мешает Алене кончить.
—Опять я первая,— шепчет она виновато.— Но зато, у кого-то наступило время о…
Я не даю договорить, воспользовавшись тем, что мои-то брюки уже давно у колен. И, конечно, этим продолжительным «о», направляемым рукой на женском затылке прямо по адресу. Я уже чувствую приближение извержения, как вдруг лицо Алены оказывается рядом с моим.
—Поцелуй… Нет, не так. Ты же говорил, что любишь, когда мои губы пахнут тобой.
Я скольжу языком под ее верхнюю губу, натягивая, посасываю… Теперь по-французски.
Отрывается… Дышит тяжело.
—Тебе нравится брать у меня в рот? — удерживаю за подбородок, чтобы разглядеть танец озорных бесенят в глазах.
Она молча ныряет вниз. Что-то бормочет там… словно отвечает не мне… члену. Втягивает пару раз… На выходе прижимая язык плотно-плотно к уздечке. И снова к губам…
—Говорят иногда мальчики… прямо во время езды?
Она намеренно пропускает ключевые слова. Грязные словечки. Меня же, напротив, в преддверии оргазма, как всегда, обуревает желание выражаться как можно грубее.
Возвращаю машину на дорогу.