– Хозяйство у тебя большое, как без мужика управляешься?
– Пётр с Варварой помогают, а на покос наших деревенских безлошадных нанимаю. И себе, и мне накосят, привезут, деньгами плачу. Лучше трезвому уплатить, чем пьянице угодить. Придёт такой работник, вроде и не ленивый, а как запил – беда, вся работа кобыле под хвост. После смерти Егорки хлеб не сею, одной много не надо. Да и кому хлеб или сдобу на заказ испеку - мукой платят, ещё шью, вяжу - без дела не сижу. А как ты дальше будешь жить? Уедешь или корни пустишь у нас?
– Агаша моя в этой земле лежит, куда я от неё? Может, весной какую - то хатёнку срублю.
– Зачем? Рядом дом, подворье родителей Егора да Петра стоит, хозяина ждет. Заходи да живи. Вот топить перестанем и занимай.
– А Петя что скажет?
– Обрадуется.
Пришли. Не договорили. Церковь обдала теплом. Служба прошла очень торжественно. Мария осталась накрывать на стол, кормили бедных, бродяг. Накрывали им в малой трапезной, где проходили занятия воскресной школы, кормили и детей. Варили щи из телячьих хвостов, тушили картошку со свининой, на столе хлеб, огурцы, капуста и главное угощение пасхи – кисель и крашеные яйца. Пока Мария хлопотала на кухне в церкви, Пётр, Леонтий и Варвара с ребятами возвращались домой. По дороге доверительно разговорились. Леонтий поделился беседой с Марией о доме.
– Конечно, переходи, женишься, есть куда жену привести.
– Не знаю, захочу ли жениться – немного помолчав, ответил вдовец. – Сильно Агашу любил, казню себя, что не уберёг.
– На то не наша воля, а воля Бога, – сказал Пётр.
– Так - то оно так, но веришь, внутри всё пёком печет, не боль, а мука. Без неё и жизнь ни в радость.
– Ну, ну, уныние да печаль - грех смертный и Господу не угодны. Не для того тебя Маруня выходила, чтоб ты всю жизнь горевал.
И разговор зашёл о Марии.
- Когда она вошла к нам невесткой, - произнёс Пётр, - всех согрела своей любовью и заботой. После свадьбы неделю приданое Маруне возили. Отец, мать её крепко жили - две коровы, кобылу с жеребёнком, птицу всякую в приданое дали. А у нас как - то хозяйство не особо водилось, вроде и родители старательные, не ленились. Она к нам, как пришла, машинку швейную принесла, всем к каждому празднику обновки шила: сёстрам и матери - по платью, нам с тятей - по рубашке, а Егорку, как барина, одевала. В деревне, узнав о портнихе, от заказов отбоя не было. И тятя приказал на работу её на поле не брать. Учила шить да вязать сестёр. А на деньги, которые зарабатывала шитьем, двух работников можно нанять на всё лето. Они прожили с нами всего лишь год. С весны, как снег сходил, подвода за подводой с брёвнами во двор въезжали. Дом, в котором сейчас Мария живёт, за лето поставили. Отец Маши сам работников нанимал. Одни колодец рыли, а другие дом, баню, сараи рубили. Всё под одну крышу тёсом покрыли. Мы, мальчики, щепу на растопку собирали. А когда скотину перегоняли, от коров только телят забрали. С тех пор и мои родители без нужды зажили. Отец и Егор пахали, сеяли, косили, а когда подрос я, тоже помогал им. Две сестры замуж вышли, Мария им приданое готовила, платья подвенечные по последней моде. Как нам её не любить? Когда я женился, мать с Варей сильно ругались, Мария тятю уговорила двор нам поставить. Мы с женой от родителей ушли, как на свет народились. Маша, она всем нам помогала, мы её в старости не обидим.
В семье нас было семеро: четыре сестры и три брата. Я младший. Трое умерли - осталось четверо: Егор - старший, я - младший и две сестры. Вера замуж вышла, муж у неё сапожник. Дети есть. Надя уехала тоже, супруг недавно помер, вдовой осталась. Егора и два его сына десять лет назад лихоманка унесла. Приехал с мельницы и уже к вечеру свалился в жару, сгорел за два дня, и сыны следом. Как ни старалась, но не сберегла их Мария, болезнь оказалась сильнее. А девочку, мою крестницу, Катюшу, малюткой схоронили, вот с тех пор и вдовствует.
– И мне, выходит, спасительница, – продолжил Леонтий.
А в мыслях вдруг промелькнуло:
«Вот кабы моложе была…».
Но тут же эти глупости выкинул из головы вон.
Как только растаял снег, стали Варя и Мария дом родительский убрать, Леонтий - на подхвате. Полезла Маша пыль с полатей смести (Варя была тяжёлая), выбросить всякую рухлядь, качнуло её на табуретке, вот - вот упадёт. Леонтий подхватил женщину, прижал к себе, а самого как жаром обдало - закрыл глаза, представил, как обнимает свою Агашу. Очнулся от того, что Варя изо всех сил бьёт его по спине, крича:
– Вот медведь неловкий, совсем одичал, отпусти бабёнку, поломаешь.
Открыл глаза, увидел испуганные карие очи Марии, бережно поставил на пол, увидел в её лазах что - то завораживающее.