Агаша жила в деревне, где он работал. Девушка родилась в большой семье, была рукодельницей и миловидной. Уж очень она парню приглянулась.
Из старой заброшенной баньки люди помогли им дом справить, а всё остальное они уже с Агашей осилили сами. Но вот сейчас, перед дальней дорогой, что - то защемило у Леонтия в груди, но не мог он показать смятение жене. Обняв свою верную подругу, сказал:
– Даже если половина из того, что Игнат написал, правда, мы там зацепимся. Ты знаешь, я работы не боюсь.
Агаша больше походила на девочку - подростка, чем на зрелую женщину. Прижавшись к нему, доверительно прошептала:
– Я за тобой, как за каменной стеной. И не боюсь уезжать вовсе, вместе хоть на край света…
Обняв жену, Леонтий снова и снова хотел прикоснуться своими губами к её сложенным бантиком губам, вздёрнутому небольшому носику, небесным бездонным глазам. Они уже всё обсудили, обговорили, продумали. Съездили и к Агашиным родителям проститься, в церкви их путь благословил батюшка.
Если бы Леонтий знал, какие испытания и потери ждут их на Сибирской земле, может, и не рискнул сорваться с места.
Последнюю ночь спали в своей хате. Проснулся Леонтий затемно от страшного сна. Снова и снова ему снился этот ужас. В том кошмаре терял свою любимую жену. А возвращаясь к реальности, понимал, что это лишь сон. Радовался, как мальчишка, обнимая её покрепче. Но страх всё же прокрался в его душу, холодил сердце, тревожил сознание, и только одно успокаивало - упование на Господа.
Ехали на обозах в Сибирь не одни. С чужими людьми не разговаривали, да и их не особо кто жаловал. В дороге забыли супруги о главном - молиться. Там, в деревне, где жили до отъезда, Леонтий пел в церковном хоре, Агаша помогала уборкой в храме. А сейчас торопились до зимы добраться до места, и редко какое воскресенье стояли на службе.
Лето пролетело быстро, в августе начались заморозки. Агаша видимо, простудилась, началось всё с недомогания, а потом слегла. Обратились в уездную больницу, где приезжих не особо жаловали. Фельдшер, осмотрев больную, сказал:
– Очень плохо.
Не помогли и деньги, которые дал Леонтий, надеясь на чудо, через неделю Агаша умерла. Перед смертью прошептала:
– Жалко тебя одного оставлять, ты ведь как дитё, любой обидит. Женись, сам не оставайся.
Похороны помнил смутно. Всё было как во сне, Леонтию помогали прихожане из церкви. Долго не мог оторвать взгляд от жены, подкошенный горем, упал на могилу. Батюшка, отпевающий покойницу, брызгал его святой водой. Чей - то участливый голос спросил:
– Куда тебе идти?
Мужчина услышал свой хриплый простуженный ответ:
– Всё, идти некуда.
Потом очнулся. Долго шёл по заснеженной дороге, пока не понял, что заблудился. Темнело. Вдруг увидел совсем недалеко светящиеся огни. Из последних сил добрался до первого дома, постучал в окно.
Есть у сибиряков неписаный закон - в мороз отворять любому. Вот так моя прабабушка Мария открыла дверь своей судьбе.
Жила она одна, мужа и троих детей похоронила. Увидев нежданного гостя, сразу поняла, что сама мужчину в хату не занесёт. Рядом жила семья брата покойного мужа, Пётр с Варварой. Позвала их, они замерзшего Леонтия внесли в дом.
– По виду не пьяный, - отметила Варвара. - Смотри, и тулуп справный.
Петр, увидев на нём серебряный крест, подаренный батюшкой Николаем, сказал:
– Пришлый мужик, попал в беду, он не бродяжка.
Всю ночь не спала Мария; гость то засыпал, то бредил. Пытался подняться и всё звал Агашу.
Леонтий больше месяца тяжело болел, пожираемый тоской. Жалостливая, сердобольная Мария, сама познавшая боль потери, ухаживала за ним. Прошло Рождество, однажды, вернувшись из сарая, застала Леонтия сидящим.
– Ну, слава Богу, оклемался. Теперь можно и баню натопить, Петра попрошу, пусть тебя крепко попарит.
И ушла. Больной, осторожно передвигаясь, осматривал избу. Это был пятистенок с боковушкой. У русской печи стоял стол, накрытый вышитой скатертью, в красном углу икона Спаса и Богородицы, под которыми находился шкаф, чудно называемый буфетом. С кухни вход в другую светлицу, где возвышалась кровать с горой подушек и вышитым васильками покрывалом, круглый стол и четыре венских стула. В углу красовался бочонок с большим фикусом, но название растения пришлый узнает позже, а пока только удивлялся. В боковушке тоже стояла кровать, сундук, цветы на окнах и невиданная на то время роскошь - швейная машинка. Кругом всё сияло чистотой, даже у печи лежали пёстрые дорожки.