В темноте он потянулся к ней, дрожащие от страсти руки неловко скользили по ее лицу, изящному подбородку, нежной шее.
Медлин лежала неподвижно и безучастно. Перемена в Анатоле озадачила ее, и ответное желание, вспыхнувшее было во время поцелуя, угасло. Она положила руки ему на плечи, но ощутила не теплую гладкую кожу, а грубую ткань рубашки.
Руки Анатоля касались ее тела через пеньюар, замирая именно тогда, когда ей хотелось продлить ласку, не доходя до самых чувствительных мест. В Медлин нарастало раздражение.
Почему Анатоль не хочет раздеть ее, как сделал это в прошлый раз, почему не разденется сам? Даже башмаков не снял. Неужели нельзя зажечь хоть одну свечу, чтобы можно было видеть, что он делает?
Эти вопросы уже вертелись у нее на кончике языка, но она вспомнила железное правило Анатоля — что любить друг друга надо в молчании.
Когда он бережно поцеловал ее в губы, Медлин едва удержалась от разочарованного вздоха. Она, должно быть, самая капризная и неразумная женщина на свете! Ведь это именно то, чего она так хотела, -нежный и скромный любовник.
Но почему тогда ее ум непрестанно возвращается к тому странному видению? Анатоль везет ее на коне по вересковой пустоши, укладывает на землю, обнимает с такой неистовой силой, что все мысли улетают прочь и наступает блаженное забвение чистой страсти.
Слабый привкус ее фантазий ощущался в нежности этого поцелуя, но лишь отчасти. Обещание, но не свершение. Сдержанные ласки Анатоля совсем не походили на воображаемое безумство плоти.
У нее не было никакого опыта в любви, но сердцем Медлин чуяла — в том, что сейчас происходит между ней и Анатолем, многого не хватает. Медлин подчинилась, когда он приподнял подол ее ночной рубашки и приспустил свои панталоны, чтобы их тела могли соединиться во тьме. Когда он вошел в нее, она не ощутила боли, только щемящую тоску. Как может мужчина овладеть женщиной и при этом оставаться столь далеким и чужим?
Она жаждала услышать звук его голоса, хоть одно ласковое слово, но слышала лишь учащенное дыхание. Движения его тела казались беспорядочны, и в них не было даже прежнего намека на упоительную страсть.
Медлин долго сдерживала слезы, но к тому времени, как все кончилось, они уже ручьями струились по ее щекам. Анатоль рухнул рядом с ней, его мускулистое тело еще сотрясали последние судороги удовлетворения.
Медлин смахнула слезы, возмущаясь собственной глупости. Анатоль не причинил ей боли. Он обращался с ней бережно, словно она сделана из фарфора. Откуда же тогда эта пустота в сердце, почему не иссякает поток слез?
Теперь она радовалась спасительной темноте, особенно когда Анатоль, едва успев перевести дух, приподнялся на подушке и склонился над ней.
— На этот раз было лучше? — еще задыхаясь, спросил он.
— Да, — В первый раз в жизни Медлин решила солгать.
Он явно ожидал чего-то еще, только она не знала, что сказать.
— Это было очень… приятно.
— Приятно?
Медлин скорее почувствовала, нежели увидела, как он нахмурился. Потом протянул руку, коснулся ее щеки, и пальцы замерли, ощутив влагу.
— Если это было так приятно, почему вы плачете?
— Не знаю, — несчастным голосом ответила она.
— Вам было больно?
— Нет.
— Ради бога, Медлин, в чем дело?
— Не знаю, — повторила она. — Просто я чувствую, что что-то не так.
— Что-то не так? Что же?
По его голосу Медлин поняла, что ступила на опасную почву, но она и так уже зашла слишком далеко, и отступать было поздно.
— Мне кажется, в этом должно быть нечто большее, чем слияние двух тел — в темноте, в молчании…
Она замолчала, чувствуя, что с каждым словом увязает все глубже. Наступила тишина. Даже буря за окном притихла, словно испугавшись.
Потом Анатоль, грубо выругавшись, выпрыгнул из постели и принялся торопливо натягивать панталоны.
— Анатоль, простите меня… — пролепетала Медлин, но он этого даже не услышал. Он вылетел из комнаты, с грохотом захлопнув за собой дверь.
Медлин хрипло застонала. Что теперь делать? Бежать следом? Пытаться что-то объяснить? Колотить кулаками по подушке? Или просто опять разразиться слезами?
Что с ней происходит? Она столько ночей ждала Анатоля, и снова его прогнала. И это после того, как он был так нежен и сдержан, исполнил свой супружеский долг со всей благопристойностью, какую только может потребовать разумная женщина. Чего еще она хочет от этого человека?
«Три дня, — прозвучал голос в ее голове. — Холмы и вереск. Страсть, которую Сентледжи вселяют в своих женщин».
Медлин в страхе прижала подушку к груди. Это не ее мысли, она не может так думать, не хочет верить в легенду Сентледжей!
Она бросилась ничком на постель, накрыла голову подушкой. Это помогло, но лишь отчасти. Медлин по-прежнему не хотела верить в сентледжскую магию, но вдруг поняла что-то очень важное.
Анатоль по природе своей не мог обладать женщиной, как рассудительный и благовоспитанный джентльмен. Огонь, горевший в его глазах, говорил, что он способен на большее, что в его сердце кроются нежность и страсть. Нужна лишь женщина, способная пробудить его душу.
«Не такая, как я», — подумала Медлин и снова расплакалась.
Двери распахивались перед Анатолем от одного его взгляда, словно замок Ледж знал, что нынешней ночью лучше не попадаться хозяину на пути.
В Анатоле не осталось и следа того джентльмена, которым он так старался стать. Волосы превратились в спутанную гриву, падавшую на лоб, лицо исказила ярость, взгляд дико блуждал. Он мчался по коридору, ведущему в старое крыло замка, громко топоча по каменным плитам. Перед ним возникла последняя преграда. Анатоль надавил пальцами на лоб, дверь задрожала и наконец с треском поддалась. От усилия в висках загудело, но эта боль не могла сравниться с болью и унижением, которые терзали его душу.
За стенами замка ревела разыгравшаяся с новой силой буря, но Анатоль слышал лишь тихий голос Медлин, непрестанно звучавший в его голове.
«Нечто большее, чем слияние двух тел».
Нечто большее? Он обращался с этой женщиной так бережно и заботливо! Сдерживал себя так, что едва не сошел с ума! Черт побери, что еще ей нужно?
Стиснув зубы, Анатоль вошел в старый зал и захлопнул за собой дверь. Он зажег свечи в железном подсвечнике, и тогда из темноты проступили холодные каменные стены и обветшавшие шпалеры.
Портреты предков бесстрастно взирали на его искаженное гневом лицо. Просперо-колдун, Дейдра-целительница, Дерек — победитель дракона, Саймон, меняющий облик, — и так далее до его деда Грейсона Всевидящего.
«Когда— нибудь в этом ряду появится еще один портрет», -мрачно подумал Анатоль.
Анатоль Сентледж. А-а, это тот, кто не знал, что делать со своей женой в постели.
Он метался по залу, переворачивал старинные резные стулья, дал пинка массивному банкетному столу, бил кулаком по стенам, пока не открылась рана. К головной боли прибавилась боль в руке.
Только тогда бушевавшая в его душе ярость сменилась холодным отчаянием. Он поставил на ноги один из опрокинутых стульев, сел и закрыл лицо руками.
Одно хорошо — от такой худосочной любви Сентледжи не рождаются, и это к лучшему. Анатоль не хотел детей, таких же проклятых от рождения, как он сам.
Он сделал все, что только мог придумать, чтобы завоевать любовь Медлин. Был терпелив, сдержан и чертовски благовоспитан. Согласился на этот дурацкий званый ужин, терпел общество Романа.
Он ласкал жену со всей доступной ему нежностью — и добился только того, что она заплакала. Что еще он мог сделать?
Откинувшись на спинку стула, Анатоль запустил пальцы в волосы. Может быть, Роман и Медлин правы? Может быть, легенды о выбранных невестах и вправду не более чем досужий вымысел?