Я чувствовал, что она дрожит, но у нее хватило выдержки не двигаться, когда один из полицейских приблизился к нам.
Полицейский посветил фонариком сначала на меня, потом на Люсиль, которая при этом резко отвернулась назад. Как будто он ничего особенного не заметил, так как двинулся к следующей машине.
Я взял ее руку в свою.
- Спокойно. Не надо пугаться.
Не пугаться! По спине у меня бежал холодный пот.
Стоявшая впереди машина начала двигаться, и я поехал за ней. Мы молча проехали четыреста - пятьсот ярдов, потом движение ускорилось.
- Ведь они искали меня, да, Чес? - сказала она.
- Они искали машину и не нашли.
- Где она?
- Там, где они ее не найдут. Слушай, ты перестанешь себя заводить? Сиди спокойно и молчи!
Я подъезжал к воротам Гейблз, когда стрелки на приборном щитке показывали десять минут первого.
Я вышел из машины, обошел ее и открыл дверцу Люсиль.
- Завтра в десять я жду тебя, - сказал я.
Медленно, словно ноги отказывались слушаться, она вышла из машины.
- Чес! Я боюсь. Они искали меня.
- Они искали машину. Слушай, ложись спать и постарайся не думать об этой истории до завтра.
- Но они же осматривают все машины. Полицейский сказал. Это серьезно, Чес. Это действительно серьезно! Может быть, я все-таки расскажу Роджеру? Он разбирается в таких вещах.
Я глубоко вздохнул.
- Нет, - сказал я, стараясь не повышать голос. - Он не может тебе помочь. Только я могу что-то сделать. Ты должна мне довериться.
- Я не хочу в тюрьму.
- Тебя не посадят в тюрьму. Перестань паниковать. Завтра все обсудим.
Казалось, она сделала над собой усилие, чтобы немного успокоиться.
- Хорошо, я подожду до завтра, раз ты так говоришь.
Некоторое время она внимательно смотрела на меня, потом отвернулась и неверным шагом пошла по направлению к дому.
Я наблюдал за ней, пока она не скрылась из виду.
Пока я ехал домой, страх, как злой гном, тихонько сидел у меня на плече.
Глава 5
Без десяти десять на следующее утро я был в таком угнетенном состоянии, что сделал то, чего никогда раньше не делал: выпил два двойных виски подряд, пытаясь успокоить свои нервы.
Я очень мало спал и в семь часов начал бродить по бунгало, ожидая, когда придет мальчик с газетами. По причинам, только ему известным, он не являлся до половины девятого. Когда я вышел, чтобы забрать газеты, которые он оставил на крыльце, пришел Тотти, мой слуга-филиппинец.
Боясь просматривать газеты, пока он вертится рядом, я велел ему вымыть посуду и уходить.
- Я не иду сегодня на работу, Тотти.
Он посмотрел на меня с участием.
- Вы больны, мистер Скотт?
- Нет. У меня просто уик-энд, - сказал я, направляясь к террасе. Газеты жгли мне руку.
- Вы выглядите больным, - объявил он, продолжая смотреть на меня.
- Пусть тебя не беспокоит то, как я выгляжу, - рявкнул я. - Разделайся с посудой и уходи.
Мне не терпелось посмотреть газеты, но я держал себя в руках. Тотти был смышленый парень. Я не хотел, чтобы он что-то заподозрил.
- Я хотел сегодня убраться в кухне, мистер Скотт, - сказал он. - Я не буду вам мешать.
Говоря медленно и следя за своей интонацией, я произнес:
- Отложи это до понедельника. Я не часто отдыхаю в уик-энд, и мне хочется побыть одному.
Он пожал плечами.
- О’кей, мистер Скотт, как скажете.
Я снова двинулся к террасе.
- Да, мистер Скотт…
- Что еще?
- Можно мне взять ключ от гаража?
Сердце у меня екнуло. Он, конечно, захочет узнать, что в гараже делает «понтиак» и где «кадиллак». «Кадиллаком» он страшно гордился, и только благодаря его заботам машина выглядела новой после восемнадцати месяцев езды.
- Для чего он тебе нужен?
- Там лежит коврик, который я хочу взять домой, мистер Скотт. Сестра выстирает его.
- Бога ради, не приставай ко мне с ерундой, - снова рявкнул я на него. - Я хочу почитать газеты.
Я вышел на террасу и сел.
В заголовках на первых страницах сообщалось, что случай наезда на полицейского должен быть последним. Это, кричали газеты, было самое ужасное убийство в автомобильной катастрофе за последнее время.
«Палм- Сити Инквайр» сообщала, что убитый был известным в городе патрульным офицером по имени Харри О’Брайен. Во всех трех газетах были помещены фотографии убитого, выглядевшего типичным полицейским: мужчина лет тридцати, с маленькими глазками и безгубым ртом. Газеты сообщали, что он был добрым католиком, хорошим сыном своих родителей и отличным работником.