«Ой, мама. Что он делает, Гришь?»
– Делит воду на газы, один – горючий, другой – лёгкий...
Туманный вихрь изогнулся, втягиваясь в баллоны воздушного корабля. Они раздувались, налитые летучим газом, распрямлялись, заполняя объём корабля. Тот обретал форму на глазах – остроносый, вытянутый, подобный хищной воздушной рыбе. Вот он вздрогнул, качнулся, отрываясь на глазах от земли. Рванулся в небо, канаты удержали его. Заскрипел, повис в воздухе. Муаллим взмахнул ладонью, искра света перелетела от башни, забилась на медном шарах накопителей на носу воздушного судна. Корабль ожил – загорелись алые и зелёные бортовые огни, толкающие винты по бортам провернулись, гудя протяжно. Потом – искрами, цепочкой жёлтых, тёплых и домашних огней заиграли круглые окна в борту гондолы.
– Красавец... Кать, имя, пожалуйста, посмотри – отсюда не видно.
«Аметист»... Интересно, куда полетит?»
«Куда-куда, на войну конечно», – подумал было Григорий, но Катьке вслух не сказал.
Может, и не на войну, может – к царице Савской, за кофе...
Подобрался – внезапно, сообразив, что совершает дурь. Сейчас начнётся погрузка. «Аметист» взлетит самое малое часа через три. Сеньке – если он действительно собрался бежать на нём – время и появиться. Шагнул к лестнице соображая. Мысли прыгали, метались как в лихорадке. Успеть раньше махбаратчика, перехватить Сеньку на поле, между людской толчеёй яма и воздушной гаванью – заманчиво. Надежды мало, но есть. Увы, приметный золотой кафтан давно плавает в Суре-реке, и один всевышний Господь лишь знает теперь, на что может быть похож беглый варнак Сенька Дуров...
Он успел спуститься до половины, когда – внезапно, звук хлестнул ударом молнии по ушам – забил в набат большой колокол воздушной гавани. Протяжно, глухим долгим звуком завыла труба, люди на поле, вокруг «Аметиста» – забегали, натягивая канаты. Корабль вздёрнул носом, сердито, негодующе заскрипел. Григорий, ахнул, увидев, как его тащат обратно, в ангары. Муаллим взмахнул руками – молния погасла, взлётное поле погрузилось во тьму. По ушам – молотом – ударила тишина. Полная, непривычная тишина, ветер стих, оборвав музыку поющего дома на полутакте. Потом ударил вновь, сильно, выбив воздух из лёгких. Уже другой, западный, пропитанный резким, дерущим горло духом электрической магии. Облака в небе лопнули, разошлись, как ветхая рубаха по шву. Во тьме сверкнули россыпью звёзды – и яркие, двумя косматыми шарами света – огни. Бортовые огни, зелёный на левом крыле и кроваво-красный, свирепый – на правом...
«Гришка, берегись! Ложись, падай, прячься!» – забился, заорал меж ушей испуганный голос Катерины.
С усилием, стиснув перила до боли в пальцах – но Григорий всё-таки остался стоять. Уговаривая себя, что Катька судит по старой, военной памяти, прилетевший корабль был явно свой и выполняет не боевой разворот, а внезапную, вне сроков, посадку.
Вот пятна света легли на поле, вот тень с неба накрыла их. Корабль вырос, на глазах стал огромным, закачался, цепляясь за землю нитками посадочных тросов и якорей. Люди на поле забегали, притягивая его к земле. Григорий резко, сквозь зубы, выдохнул, на миг замер, любуясь величественной картиной. Воздушный корабль, на нём причудливой каллиграфической надписью вдоль килей выведено название: «Ракш». Его царского величества корабль – тяжёлый, дальнего лёта. Видавший виды – на баллонах следы разрывов и латок, одна из гондол распорота и починена, похоже, прямо в воздухе и без посадки, кое-как. Там на поле – спустили трап.
Григорий набил трубку, закурил, смотря с интересом, что будет дальше.
Вначале «Ракш» выгрузил раненных – много, их выносили из гондол на руках, грузили бережно на звериные спины. Долго, потом обоз под флагом змеи и чаши отъехал, потянулся к воротам воздушной гавани. Скрылся из виду. Воздушный корабль качнулся, приподнимаясь на якорях. Под гул трубы – Григорий трижды сморгнул, соображая – откуда на лётном поле мог взяться мамонт. Воздушные корабли – они хрупкие, мамонты – любопытные, и сводить одно с другим глупо и указом строго воспрещено. Вот только фонари и лампы на поле сверкнули, добавив света, от зверя, отблеском, пошёл молочный, мерцающий блеск. Не просто мамонт, а белый, с шерстью мерцающий и по лунному светлой. Таких на всё царство – два десятка, из них в столице постоянно – один. Собственный, его царского величества Песец, в смысле белый мамонт с забавной, лично Ай-Кайзерин придуманной кличкой.