Схватка вышла короткая и яркая – отожравшийся на Гришкиных угольках и явно перенявший охотничьи приёмы у Гришкиного же кота Падлы огненный мышь погнал лозу в хвост и в гриву, с ходу испепелив пару особо наглых цветов и изрядно опалив остальные. Внезапно откуда-то дохнуло холодом. Морена, которая в прошлый раз его спасла – появилась снова, порубив часть лозы, которая особо резво попыталась обойти в тыл. Замкнуть круг и ударить в спину. И пропала.
Лоза шипела, верещала тонко, свиным манером, извивалась и била с маху, пытаясь достать хотя наглого мыша, если уж по бокам морена вмешалась. Мышь отпрыгивал всякий раз, фыркал, подражая коту – мяучил, выпуская из ноздрей злые колючие искры. Пускал пламя и бил в ответ, испаряя лепесток за лепестком. Всё это крутилась вихрем, калейдоскопом лиловых и рыжих огней. Сквозь пламя и холодный пар – собачий, свирепый лай.
Белый пёс выкрутился у Сеньки из рук, оскалил клыки, прыгнул на Григория, целясь в горло. Вновь крик Катерины, в воздухе – молнией – белая лохматая полоса. И не понять, ледяное лезвие ударило – или просто чуть толкнуло, кидая пса на уцелевший цветок лозы. Тот распустился, заверещал радостно и ударил, не видя – кого. Распорол пса на лету, тот жалобно взвизгнув, упал и забился, сбивая кровь с песком в кашу...
– Сука! – рванул воздух Сенькин отчаянный возглас.
Целовальник взмахнул руками, прошептал что-то – лоза забилась и разлетелись в пыль вереща. В воздухе – лентой, очень ярко в свете одинокой звезды – сверкнул широкий ферганский нож. Григорий извернулся, отбил засапожником первый удар, ушёл от второго, пропуская мимо себя широкий клинок со щегольским камнем на рукояти. С маха – Сенька охнул, чуть слышно выругался, когда его ноги подскользнулись, проехали по песку. Григорий качнулся, не думая – утробно гикнув, послал засапожник выпадом, снизу, в удачно подставленный бок. Тот жадно хлюпнул, входя в тело по рукоять. Под пятое ребро, клинок распорол Сеньку вмах и вышел, алый от крови.
Григорий встряхнулся, очень аккуратно – и долго, пока дыхание не успокоилось – вытер тряпочкой верный нож. Осмотрел пса, потом Сеньку – оба не дышат, призрак Лейлы крутится вокруг тела, лежащего на песке. Смеясь распахнутым в крике ужаса ртом и показывая Сеньке неприличные жесты. Григорий погрозил ей пальцем. Повернул тело, посмотрел на ладонь – так и есть. Чернилами – и с кровавым следом поверх – на ладони выжжен знак куфра.
– Умно – хмыкнул в усы Григорий, позвал Катерину: – Что скажешь? Каково твоё мнение?
Выпрямился, набил трубку. Мышонок довольно фыркнул, забирая к нему на рукав.
– Хороший, – Григорий улыбнулся, глядя на забавно, по мышиному умывающегося малыша. Порылся в карманах – увы, жаль, но угольки кончились. Поискал глазами – нашёл на земле Сенькин щёгольский нож-пчак. С янтарным камнем на рукояти. Подобрал, сунул мышь-демону под нос камнем вперёд, тот фыркнул, сверкнул, сожрал и янтарь за милую душу. Чем бы ещё морену наградить? Снова мелькнула ненадолго… Хотя ей, кажется, понравился табачный дым. Ну да, в аду, говорят, сплошная вонь и сера – это вам не вкусный чинский табачок.
По ушам прошелестел тихий укоряющий голос:
«Зря. Хороший камень же, алтына на два на рынке потянет».
Григорий поднял голову – увидел дымную, из речной мороси и тумана свитую тень. Призрак Сеньки, он стоял и гладил собаку, глаза его смотрели на небо, вверх, на «Аметист», качающийся серебристой рыбой под облаками. Бортовые огни корабля горели, свиваясь в призрачный, яркий свет. Призрак чуть слышно вздохнул:
«Эй, легавый, ты как – летал на таком?»
– Нет.
«И я теперь – нет. И не полетаю уже, жалко...»
– На хрена? – на одном дыхании, чисто, без задней мысли спросил Григорий. – Вот на хрена это всё? У тебя же дар был – видно, выучился бы, распределение получил, летал бы себе во славу Ай-Кайзерин с богом и чистой совестью?
«Во славу, во славу. Почему Ай-Кайзерин? Может – в свою хотелось... И потом – пять лет битых корпеть над книгами, а потом то ли распределят, то ли нет. Скучно», – протянул он, голос дрогнул, зазвенел холодным, издевательским смехом.
– Ну поскучай, теперь, – огрызнулся было Григорий, замер, мысленно – одёрнул себя. Дело явно пора было кончать и разговорчивость призрака – использовать с большим толком. – Знак куфра откуда взял?
«Дали... В Университете, есть там один такой… А вот хрен тебе имя назову, но подсказку дам – по-нашему его кличут, да только он всё на аллеманский манер себя переиначивать любит, говорит – так его звать на его родном языке. Интересно даже, ты его сожрёшь – или он тебя. Эх, задержаться бы, посмотреть...»