Варвара уже явно собиралась ложиться спать, переоделась в ночную рубаху. Но она точно ждала его, верила – он придёт! Потому что задремала, сидя за столом, накинув на плечи платок для тепла и уронив голову на руки, а рядом оплыла догоревшая свеча. Григорий осторожно поцеловал девушку в висок. Ещё в полусне она радостно пробормотала:
– Всё-таки пришёл… – дальше проснулась, вскочила, упёрла руки в бока и попыталась было грозно продолжить: – Явился!..
Вышло так мило, что Григорий скинул холодный кафтан, чтобы уличным холодом не застудить, сгрёб милую в охапку, намотал прядь её волос на палец и прошептал прямо в ухо:
– Ага, явился. Больше нам никто не помешает, и я весь только твой.
Варвара попыталась высвободить свои волосы, но Григорий не дал, склонился, коснулся легонько её пока ещё сомкнутым губ... с нежной и мягкой настойчивостью они сводили его с ума. Платок сполз с плеч под ноги, а ладонь погладила девушку по рыжей гриве, скользнула ниже, бережно провела по лопаткам и замерла на пояснице. Варвара встряхнулась, по-кошачьи ловко – вывернулась из его рук. Но не отстранилась, качнувшись – сама его схватила за плечи. Притянула к себе. Лунный свет пробежал, вспыхнул на волосах огненной, рыжей короной, глаза сверкнули, став голубыми и, вдруг бездонными. «Эй, ты чего...» – хотел шепнуть было оторопевший Григорий – и не смог… Или не захотел? Да и поздно уже стало. Варвара крепко притянула его, прижала к себе. Держать вот так в руках любимую девушку, обнимая через тонкую ткань ночной рубахи пьянило не хуже доброго сурожского вина. И не понять, что первое полетело на пол – ночная рубашка Варвары или рубаха и штаны. И сколько оба стояли обнявшись, глядя друг другу в глаза. Григорий накрыл её губы своими, поцеловал, крепко, оторвавшись лишь на короткий, показавшийся вечностью миг. Поднял на руки, качая, бережно положил на кровать.
– Просто не останавливайся, – Варвара сказала очень тихо, её голос задрожал.
За окном орали холопы – бегали, ловили морену. Варвара с Гришкой не слышали их. Кроме друг друга – вообще ничего, даже если бы архангел Джабраил сейчас затрубил над миром в свой рог – здесь, в комнате на третьем этаже, спрятавшейся за резными фениксами его бы не услышали.
Некоторое время после всего оба лежали неподвижно, разгорячённые и полные приятной истомы. Григорий залюбовался, как девушка раскраснелась, её мокрые от пота волосы прилипли ко лбу. Вроде бы ещё недавно прохладная, сейчас комната казалась раскалённой и душной. Варвара чуть поёрзала головой, поудобнее остаться лежать головой у него на груди. И как-то мгновенно провалилась в сон, счастливо посапывая, уткнувшись в плечо. А Григорий лежал, обнимал и улыбался, сам не понимая чему, так было хорошо…
Сколько они так пролежали, кто считает? Затих шум во дворе, спряталась за облако луна. Внезапно к девушке пришёл другой сон, и нехороший. Варвара задрожала, что-то дикое, страшное её посетило, тело дрожало, губы шевелились, невнятно выкрикивая сквозь сон:
– Юлька, картинку дай... Картинку, быстро, во имя Единого. Нет... Стой, это же... Нарина, стой, рви танец, пожалуйста...
Григорий подобрался, повернулся, склоняясь над Варварой, по наитию легонько встряхнул её за плечо и поцеловал. Варвара проснулась, села на кровати дрожа. Cверкнули её глаза: жутко распахнутые, большие глаза, как на иконах в церкви – зрачок точно посреди, все видят насквозь и ничего в то же время.
– Что с тобой, солнце моё? – осторожно прошептал Григорий, сел рядом.
Обнял, до того страшно её била крупная дрожь. Варвара ойкнула, всем телом прижалась, уткнулась ему в грудь, замерла, отогреваясь.
– Прости, – встряхнувшись, сказала она наконец. – Просто старые дела. Старые, страшные... нет уже ничего из этого, быльём поросло.
Она проморгалась милым, забавным жестом, по-детски протёрла глаза. Легла головой на колени и посмотрела снизу вверх, улыбнулась – и Григорий улыбнулся в ответ, увидев, что глаза у неё оттаяли, став нормальными уже, человеческими.
– Прости, – тихо повторила она. – Помнишь знак лилии у убитой девочки на плече? Я уже видела такой... На линии, где-то... а не помню, сколько месяцев уже прошло... Дети, ни хрена не умеющие, ускоренный выпуск этой ихней долбанной школум адептус майор. Они так гордо отказались сдаться, мы ударили, не разобравшись, с маха. Их ученический щит треснул и разлетелся, как скорлупа. Осталась каша. Чёрная каша на последнем, очень белом снегу... И эта долбанная лилия поверх. Эх...