Только потому, что внимательно следил за лицом Павла, заметил – щека на миг у того дрогнула. Точно надо быстрее пообщаться со старым Кондратом. Если сложить, как Павел проговорился при сестре про особые комнатки у Юнус-абыя, где с лихим человеком можно встретиться – а про них мало кто знает… Да, похоже, весть про братьев Павел явно получил не официальным письмом из царёва приказа. Не потому ли отец чего-то подозревал и приставил верного товарища за домом и младшим сыном присматривать? И если догадка верна – а Павел нигде напрямую не замаран, иначе отец, если точно знал бы, покрывать не стал – братец у Варвары в этом деле поопаснее покойного боярича Дуванова будет, который только поместья грабил. Впрочем, пока тёмные дела Павла с варнаками Григория не касаются. Вот закончит с чернокнижником…
– Какая вам разница? Вас пока это не касается, – голос Павла источал яд и лёд.
– Хорошо... – Григорий вежливо поклонился, повернулся, зашагал меж книжных рядов к выходу.
И в самом деле, пора было идти. У двери обернулся – заметил, как тает радуга в углах витражей. Многоцветный, яркий блик, радужные лучи переливались, заливая мерцанием восьми лучей цветные стёкла окна-розетки...
Павел вновь стукнул тростью, дверь захлопнулась – а марево ещё мгновенье плыло в глазах. Григорий моргнул раз и другой. Исчезло. Звон-голос Катерины плыл в голове. Странно. Павла, вроде, даже и не взволновало ни внезапный Григория визит, ни покушение. Хотя – он боярин великий теперь, держать лицо уметь обязан. Да и поверить в рассказ Григория сложно. Тогда...
За спиной – хлопок, тяжёлый и резкий, потом, внезапно – стеклянный, отчаянный звон. Удар, будто там позади с маху упало что-то массивное. Треск дерева, снова – глухой и резкий удар. Григорий развернулся, опять толкнул дверь. Ветер ударил его в лицо. Осенний, холодный ветер с дождём пополам. Под сапогом – россыпь сверкающих блёсток, жалобно заскрипело битое цветное стекло. Окно-розетка разбилось, ветер рвал и комкал жёлтые листы книг. Заскрипело, качнулся тяжёлый шкаф.
– Да помогите же уже, раз зашли!
Суровый голос – профессор Колычев застыл в углу кабинета с поднятой тростью в руках. По рассечённому лицу и руке текла кровь. Что-то вновь хлопнуло, отчаянно забилось под сводчатым потолком. Тёмная, перепончатокрылая тень. Вот она завизжала, спикировала сверху на Колычева, угрожающе выставив ряд острых, блестящих когтей. Тот отбил атаку тростью, уклонился – без лишних движений, легко с изяществом, удивившим Григория. Тварь врезалась в стену, закричала, забила крыльями, взлетая и разворачиваясь на новый заход.
Григорий не глядя подхватил с пола большой и увесистый том. Метнул – импровизированный снаряд пролетел в воздухе, шелестящий, обрушился на тварь, зацепив углом переплёта. Перевернулся, смяв и вдавив в потолок тонкие крылья, потом они вместе упали – книга сверху, слышно было, как хрустнули кости, по полу, растекаясь, потёк зеленоватый ихор по ковру. Тварь была ещё жива, она хрипела, билась на сломанных крыльях, тянулась, обратив голову к Павлу Колычеву. Повернула голову – пасть разинута беззвучном, отчаянном крике, на мгновение на Григория сверкнул жёлтый, совсем человеческий глаз. Слеза дрожала, переливаясь на нём. Павел шагнул вперёд, скривил губы брезгливо, ударил – трость поднялась и опустилась в его руке, хлюпнула, раздавив череп твари. Потёк, шипя и испаряясь, зелёный ихор, завихрился, ударил в нос запах куфра – и ветер унёс его...
Григорий замер, сглотнул некстати подступивший к горлу комок. Павел Колычев встряхнулся, аккуратно вытер кровь с лица и руки. Подошёл к раздавленной твари, шевельнул тростью обломки стекла, кости, книжный, распахнутый переплёт:
– Профессор Ло Гуаньчжун, Троецарствие. В переводе. Что-то менее занудное не могли подобрать, молодой человек? – проговорил он. Улыбнулся даже, кровь, извиваясь, текла струйкой из царапины на тонком лице. Аккуратно вытер кровь рукавом, снова улыбнулся, добавил: – Обидно быть обязанным жизнью такой странной книге.
Звон-голос Катерины в ушах, отчаянный и дикий голос. Неразборчивый, будто она и сама не знала, что говорить...
Колычев улыбнулся – под его каблуками хрустнуло, разлетаясь, стекло. Пробежал глазами по залу, его взгляд задержался где-то у Григория по-над плечом. Сказал снова: