Удивился больше – откуда в военное время в доме у Колычевых цельный «младший боярич» завёлся? Потом вспомнил, устыдился даже, сердито мотнул головой. Если пройти налево, парком от дома Колычевых – будет сверкающий царский дворец. Галерея на входе, потом волшебный фонтан, по легенде – дающий благоденствие царским землям. Сотворила его сама Варвара Премудрая, и с тех пор сильнее и лучше познавших волшбу ещё не рождалось. При царе Фёдоре, за любовь к путешествиям прозванным «Хромым», а за милосердие, доброту и любовь к людям «Васильевичем» перед фонтаном, в галерее выставлялись колы с головами врагов и еретиков. При наследнике одумались, решили – если не убрать, то хотя бы заменить восковыми… Но старший из рода Колычевых взорвался, буквально наорав на молодого царя прямо посреди думной палаты. Все волшебные вещи, мол, связаны, магия по кругу хороводом идёт, одни чары за других держатся. Если сломать одну вещь, завещанную великим царём – тогда и волшебный фонтан, построенный его любимой женой Варварой Колчевой, возьмёт и тоже сломается да иссякнет.
«Ну, если сломается – твоей головой и починим», – ответил царь. Боярин сказал, что подождёт. Прошло два века, фонтан народного благоденствия иссякать и не думал. Царей на троне сменилось помимо того самого наследника ещё пятеро, бояр Колычевых в думе и на воеводствах – семеро. Упрямое решение «о голове» никто не отменял, пускай спустя два века и не верил тоже никто. А потому один из Колычевых теперь всегда сидел в столице и ждал. Неприятное, должно быть, ожидание.
Вспоминал это Григорий, поднимаясь по крутой и скрипучей лестнице вслед за выделенным сопровождающим. Потом гульбище – галерея, мягкие ковры под ногами, столбы в виде райских птиц, ветки яблонь шумят, перегибаясь через резные перила. Ветер сдувал с них холодные капли, Григорий морщился, когда они били его по лицу. По другую сторону – окна и двери второго этажа, тёмные, с закрытыми ставнями. Снова лестница, опять галерея, теперь уже выше, над кронами… Опять резные столбы, мокрые перила с балясинами. Два окна светятся в темноте. На витражах – птицы Сирин и Гамаюн.
Холоп поклонился снова, показал на дверь.
Кабинет был пуст, владелец – кто бы он ни был – пока не явился.
Григорий вошёл, заложил пальцы за кушак, качнулся на каблуках, тихо присвистнул под нос. Осмотрелся. Богато, удобно, вычурно, действительно, похоже на франкскую резную шкатулку. Поэтому точно – «кабинет», а не рабочая светлица. У Гришкиного боярина, Зубова, в приказе почти такой же, только куда проще и победнее. А тут – зажжённые лампы, мягкие и тёплые ковры на стенах, узорчатые потолки. В углу круглая, дышащая теплом изразцовая печка. Напротив поставлен, чтобы как раз туда по большей части шло тепло от печи – массивный резной стол морёного дерева, непроглядный и чёрный. Будто ночь сгустилась и стала твёрдой, а из неё и вырезали стол. Гришка невольно поёжился, с чего-то напомнило могилу и памятник из тех, которые себе особо богатые любители пыль пускать в глаза заказывают ставить. Хотя… Для гусей могила и впрямь, по количеству исписанной, валяющейся на столе бумаги и перьев-то. Пока хозяина нет, Григорий ещё раз внимательно осмотрелся. Прошёл – неслышно, сапоги утонули в мягком ковре. Не удержался, крутанул здоровенный медный шар стоявшего в углу глобуса. Нашёл алмазную точку царского Кременьгарда, потом Катькино родное Трёхградье – или Трехзамковый город на медленной великой реке. По глобусу – между ними легко умещалось пять пальцев, если их вместе сложить. Правда, три из пяти будут тогда в «дар-аль-Куфре», гореть пламенем священной войны…
«Ну, к бесам такие мысли», – подумал Григорий.
Чтобы отвлечься, пробежал взглядом по противоположной стене. Коллекция оружия – заметив её, Григорий мигом забыл про глобус. Подошёл, всмотрелся внимательным взглядом, жалея, что трогать руками, а тем более взять и проверить остроту лезвия и баланс будет совсем неприлично и оскорбительно для хозяина дома. Два лёгких и богатых шамшера: один персидский, другой турецкий в чёрных с золотом ножнах. Ещё один странный, многолезвийный нож, судя по тусклой стали и варварской чеканке на лезвии – кован в далёких краях, на Занзибаре или вообще во владениях царицы Савской. Тяжёлая сабля-венгерка – без ножен и вся иззубрена, прямой чинский меч-цзянь, витой кинжал-крис с обломанным лезвием. Ещё выше – нечто, на что Григорий сперва посмотрел с удивлением, гадая – чего в такой компании забыл армянский, сугубо мирный шампур. Потом понял, что для шампура оно выглядит странно – слишком богатая рукоять.