Шла, касаясь грубого белёного камня тонкими пальцами, тихо, торжественно, будто лаская его. Напоенный магией камень откликался, льнул к ней, ходил волнами – будто плясал под неслышную музыку. Молодая женщина улыбнулась, вывела тонким пальцем неприличную надпись, улыбнулась снова и стёрла её ладонью. Вывела пальцем розу, оплетающую буквы Д. А. Знак запульсировал, наливаясь волшебным огнём, сам собою скользнул наверх башни. Застыл там под коньком крыши, вспыхнул ещё раз и погас, отпечатался изящной чёрной виньеткой на белом и алом камне. Ещё был ворон, клюющий лебедя – какое-то время, потом ему надоело, он расправил крылья, взлетел по стене наверх. Григорий коснулся пальцами колеблющейся стены – и услышал, как камень поёт под рукой. Медленную, тягучую песню. Вот по стене побежала, толкнулась в пальцы волна. Потом Леди Бастельро, видимо, закончила обследование – замерла, повернувшись к ним, сказала:
– Да, теперь я ощущаю их. Работа отца, здесь все камни пропитаны его магией. А под рукою моего отца служит немало преподавателей, а преподаватель – это дворянин, ему неприлично ходить через ворота и мешаться в толпе со всеми подряд. Да и опаздывать на лекции – тоже...
– А как забирали доступ потом у уволенных?
– Никак. Это непросто, да и неприлично забирать то, что раз дали в подарок. Мой отец не только профессор, но и лорд, пусть и иноземный – имеет право.
Махбаратчик, отвернувшись, дёрнул лицом. Григорий, наклонившись, шепнул ему на ухо:
– А наш Теодоро как раз к Колычеву от Бастельро перевёлся.
– Ага. И как теперь?..
– Как, как. Ходы индивидуальны и открываются по отпечатку пальца, – всё также с лёгкой ноткой высокомерия сказала женщина. – Я, конечно, могу их открыть, но предупреждаю – если в результате мы потревожим какого-нибудь почтенного, но непричастного к чернокнижию профессора Чжи – мне придётся в извинение превратить обоих вас в вешалки...
«Она шутит?» – прозвенел в голове встревоженный голос Катерины,
«Безопаснее думать, что нет» – подумал Григорий в ответ.
– Думаю, профессор Чжи войдёт в положение и примет наши извинения, особенно если рассказать ему, что это небольшая плата за гарантию того, что никто не подошлёт к нему в Университете одержимого убийцу воткнуть нож в спину, – равнодушно ответил махбаратчик. – Начинайте.
Григорий порылся в карманах, достал поднятый на кафедре Колычева лист. Прихотливые завитушки чужого почерка, печать со вставшим на дыбы львом, чуть смазана – Теодоро, должно быть, торопился, когда писал, схватил рукой лист с ещё не просохшими чернилами.
– Это поможет? – спросил он, протягивая леди Бастельро лист.
Та кивнула, сказала тихо:
– Возможно.
Прошептала что-то, напевно, касаясь, будто лаская камень рукой. Тот пошёл волной, беззвучно чавкнул, раздвинулся, открывая низкий и тёмный проход.
– Это не похоже на парадную, так что – только после вас, господа.
– Разумеется, – кивнул махбаратчик, ныряя в тёмный проход.
Григорий за ним, леди Бастельро замешкалась на мгновение, запалив висящий на груди амулет, тот зажёгся и замерцал, освещая путь лиловым, призрачным светом без теней. Узкий ход змеился, извиваясь во тьме. Где-то звенела, действуя на нервы, вода. Шум людских голосов пропал, входной проём отрезал его с глухим, довольным как Григорию показалось, чавканьем.
«Ой, ой, ой», – прозвенел Катькин голос где-то глубоко в тишине.
– Я же сказал – сгинь отсюда и не показывайся пока, ради всего святого прошу, – шёпотом зарычал в сторону неугомонного призрака Григорий.
Леди Бастельро замерла, осторожно повернув на звук голову. На звук капели, как Григорий сказал себе.
– Налево – будет наружная стена, господа, – сказала она, когда все трое встали у развилки. Прислушалась ещё раз и добавила: – Выход где-то возле рынка.
«Так вот как Радко сюда зашёл», – сообразил Григорий.
Махбаратчик ничего не сказал – плюнул, чтобы развеять гнетущую тишину, скользнул на ногах, как кошка на мягких бесшумных лапах направо.
Ещё одна развилка – ход вилял, как пьяный, мотался из стороны в сторону, так Григорий давно потерял счёт поворотам и уже смутно представлял, где они. Под башней? Похоже, один узкий лаз вёл вниз, и свет фонарей сочился сквозь щели в камне. Прислушавшись, Григорий разобрал голоса:
– Мантий парадных, студенческих – три, палочек волшебных, эбонитовых с утяжелением – тоже три, пиши больше, у ректора много... – голосов не узнать, но ясно, что на знакомом по утреннему переполоху складе идёт инвентаризация.