– Он самый, да, – кивнул Гришка, глядя, впрочем, в другую сторону.
На парадную аллею, где, немилосердно треща колёсами, съезжались потоком крутобокие боярские колымаги. И одна знакомая, с фениксами, между них. Мелькнула знакомая, длинная и тонкая фигура в чёрном, на миг застыла и скрылась в дверях. Без пяти минут великий боярин Павел Колычев прибыл во дворец, под свет огней и многоцветное, переливчатое, исходящее от стен сияние. На второй этаж сразу, да, он хотя и не великий боярин пока, но после подтверждённой гибели отца и – раз официально старшие братья пока пропали без вести – теперь ему лестница прямо наверх, в Думе думать.
– Ладно, не мне одному скучать...
«Зато собеседники у тебя интереснее... Бе-бе-бе… – прокатился ласковый смешок Катерины в ушах. – Слушай, а почему он волшебный, этот фонтан? Не чувствую в нём волшебной силы».
– Зато она в доме рядом, вон он, к дворцу выходит торцом. Царицын Диван, туда со всех громовых башен о ветрах и погоде докладывают. А в Диване писаря да дьяки сидят, считают – куда тучи пойдут, куда ветер дуть будет, и где на будущий год в царстве ожидается засуха или ещё какой недород. Если насчитают – тогда вода в фонтане чёрным пойдёт, коты на дубах мявкнут – мол, готовьтесь, люди добрые, тогда людям – запасаться, воеводам да помещикам амбары проверять да чинить, хлебный запас на места свозить загодя. А кулакам да ихтикарщикам – привычки свои забыть, на время – человеческий облик принять, цены не задирать, к проявлениям милосердия приготовиться.
Выслушал протяжный, недоверчивый смешок Катерины между ушами, улыбнулся в ответ, добавил:
– Ну, или к земле, под бдительным руководством нашего Платон Абысовича. От фонтана к дворцу галерея с колами идёт, как раз на такой случай.
«Так там статуи восковые».
– Пока и так помогает вроде бы. Хотя старый Колычев – не нынешний, а основатель рода – и ругался, говорил, что ненадолго. Посмотрим. А пока такое вот волшебство.
Призрак озадаченно замолчал – его тонкий, протяжный голос раскатился, отразившись звоном от низкого осеннего неба. Григорий хмыкнул, огляделся – на его участке всё тихо, лебеди в пруду плавают, ворон перья чистит, проверяющих или ещё каких нарушителей нет. Даже неугомонный призрак немного отстал, можно делом заняться.
Неведомый доброхот с птичками, помогший при ловле Сеньки, пока не проявлялся. Колычев застрял наверху, в думе. Судя по мелодично звенящим смешкам нагло подслушивающей Катерины – надолго. Святой Трифон тоже не спешил помогать, хотя обещанную свечку Григорий честно поставил с утра пораньше. Почесать в затылке – и то в карауле нельзя. Не говоря уже о том, чтобы куда-нибудь побежать и кого-нибудь за шкирку взять и допросить, желательно – с пристрастием.
Хорошо ещё сегодня ветрено, прохладно, облака серые так и плывут куда-то лениво с холодных северов на юг, к тёплому и бурному по осени морю. Но сухо зато, ни дождя, ни снега. Григорий заныкался в кусты поглубже от ветра и лишних глаз, залез в карман, достал изъятую на обыске у Теодоро связку писем. Пошёл читать всё подряд, ругаясь на тусклый осенний свет и с трудом разбирая вычурные, непривычно для Кременьгарда выглядящие вежливые обороты.
Вроде ничего такого, всё обычное... Ну, насколько оно может быть обычным в таком состоянии. Немногословные, но искренние до боли в груди письма Катерины, куда более подробные и цветастые – жаль даже, что поддельные – ответы из Трехзамкого, якобы, города. Ничего такого между строк нет, вроде бы – ну разве что литератором покойник Теодоро был хорошим. Не знал бы Григорий заранее, что подделка и отвечает на Катькины листы не заботливая старенькая мама, а не обделённый литературным даром подлец – не поверил бы. Только вот...
Под арками, по галереям дворца раскатилась торжественная, негромкая музыка, в цветных окнах верхнего третьего этажа заиграли неяркие огни. Обед у них там. Торжественный? А может, и не очень, но страже и такого не положено. Завтрак же в брюхе давно кончился и переварился, равно как и утащенный по дороге к дворцу пирожок тоже исчез в зубах у Григория. И в письмах как на грех: «А брокколи да капуста цветная подорожала, зато орех хала самосадом растёт, размолоть – так борщ с ним на диво наваристым получается». И так далее, ещё на пару страниц, описано подробно и вкусно, да так, что Григорий сильно вдруг пожалел, что жрать на посту не положено.
«Слушай, ну просила же – не читать. Личное же», – недовольно прозвенел в голове укоризненный донельзя Катькин голос.