«Твои не читаю, а Теодоровой, не к ночи будь помянутой морде разбойной, я ничего подобного не обещал», – так же мысленно ответил Григорий.
Дальше спросил, больше чтобы перебить тему:
– А чего это за брокколи? И орех что за такой?
«Вкусное... Растёт у нас в Трехзамковом такое огородие. А орех так вообще на дворе. Утром проснулся и собирай сколько хочешь».
– Что и впрямь в борщ кладут? – удивился Григорий, ловя смутную мысль, кошкой пробежавшую на краю сознания.
За хвост её... Нет, не ловится, зато на Катькин голос прибежала, приманилась сама.
«Обязательно, такая вкуснота получается...»
– Вот только Теодоро это откуда знать? Он в твоём Трехзамковом не бывал, этих брокколей и орехов в глаза не видел. У нас больше буряк да капуста обычная, белая, а цветной и не знают. Да сметаны побольше, да мясо хорошее и чесноку с луком и чёрный хлеб обжарить сперва. И посолить. И в общем-то всё. Откуда? Точно, кто-то совет давал. Вот и первая зацепка. Наш главный по чернокнижию или у вас бывал, или часто с вашими дела вёл и нахватался.
В ответ – тихий, протяжный и словно испуганный звон. Призрачный голос заметался, опять словно забился в испуге.
«Не лезь, Гришенька, не надо, пожалуйста».
Чего может бояться призрак, всё плохое, казалось бы, с ним случилось уже? Ан нет... Надавишь – так звонкий голос зазвенит и погаснет, обидится лёгкая тень и уйдёт. Будет жалко. Ладно, пойдём другим путём, как говорил мамонт, забираясь по хобот в болото.
– Кать, а Кать... – негромко сказал, постаравшись сделать голос как можно тише и ласковей. – Расскажи, а с чего ты вообще на нашу сторону побежала?
«Ну, это...» – голос звенел недоверчиво, будто не знал или не решался говорить...
– Да всё равно же стою, всех лебедей давно пересчитал, ничего не делаю. Расскажи что-нибудь, а?
«Ладно...»
Мысль – должно быть тяжёлое воспоминание пробило завесу слов, обернулась сразу картинкой в голове у Григория. Прямо поверх красивого сада и изящных, белых, плывущих по тёмной воде лебедей.
Оплавленные чёрные стены, копоть, камень потёкший и потрескавшийся от свирепой жары. Запах копоти, куфра, едкий пороховой дым, сладковатый, противный до ужаса дух гнили и разложения. Вспышка, косматый, летящий в небе огненный шар. «Слеза Единого», – осколком сознания Григорий узнал имперское боевое заклинание. Страшное, казалось – сейчас оно летело прямо в него. Дрожь земли – не земли, точнее, там в видении Катерины под ногами был крепкий каменный пол. Донжон Марьям-юрта, старая, ещё при царе Фёдоре построенная цитадель. Пол вздрогнул, с потолка потекла серая извёстка – ручьём. Крепость стонала, выдерживая раз за разом удары своих создателей, но... С оглушительным скрежетом что-то рухнуло где-то там вдалеке. Камни, даже заклятые, давным-давно перебрали свой предел прочности.
Взгляд Катерины метался, от стены к окну, затянутому радужной силовой плёнкой. Мелкая перепончатокрылая тварь влетела, прорвав радужную защитную сеть. Острые зубки во рту, когти на крыльях, она перевернулась в воздухе, закричала, разинув пасть. Страха не было, напротив – волною пробежало узнавание, и надежда толкнулась было в груди. Развалившаяся, правда, тут же, стоило «сойке» – Григорий поймал имя мелкого демона у Кати в голове – усесться на руку и заорать хриплым, но вполне человеческим голосом:
– Чернокнижники, вашу мать, где вы, заснули, что ли? Это Табинский полк, нам требуется поддержка, сейчас, мамонты уже на бульварах!..
«Радко там что ли, старый знакомец блажит?» – подумал было Григорий, узнав знакомый акцент.
Не закончил, оборвал мысль. В видении – затряслась, забилась под ногами земля. Глухая, всё усиливающаяся ружейная трескотня налетела со всех сторон, заломила, забилась в уши. Бой барабанов, трубные кличи царских зверей. И потом пришёл крик. Глухой, слитный, чуть слышный вначале, но всё нарастающий крик: «Господь велик!» На мгновение его перебил рёв пушек и – снова – раскатистый, трубный звериный вой. Снова и громче: «Господь велик!» Снова ружейный залп сухой и резкий, как треск порванной по сгибу бумаги. Блеск молнии, стук. Сталь о сталь. И, почти без паузы, резкое, в одном вначале, потом – эхом – в трёх сразу местах: «Царёв город!»
Катерина развернулась и опрометью помчалась прочь от окна. Вглубь старого замка, в комнату с переливающимся знаком на холодном полу. Прошептала заклинание, привычным жестом, прокола палец, накормив кровью призыв тёмных богов. Голова закружилась, в висках застучало как молотом, она охнула, с трудом удержавшись на ватных ногах. Напротив знака – высокое, смутное, зеркало в человеческий рост.