Собственное, бледное, без кровинки лицо. Сколько своей крови она вылила уже сюда, кормя ненасытный знак куфра? Вроде были правила, но она не помнила их уже. По стоящему в углу зеркалу пробежала многоцветная, радужная пелена. Там мелькнули крылья на миг – трепещущие и яркие, как у бабочки. Потом страшная драконья морда, что-то лязгнуло, и картинка стабилизировалась, хотя и немного дрожала рябью по краям.
Зеркало показало Катерине уже не тёмный заклинательный зал, а мессира Люциуса, архимагуса Школум Адептус Майор. Далеко отсюда, в столичном, Трехзамковом городе. Учитель сидел за резным столом в своём кабинете и пил чай, в его руках – парок дымился над тонкой, изящно расписанной кружкой. На глазах у Катерины он поднялся, оправил волнистую длинную бороду, сдвинул высокую шляпу на лоб.
– Пил чай и в шляпе?
«Не знаю, я всегда его видела в ней», – откликнулась на невольное удивление Григория Катерина.
Потом воспоминание снова захватило её. Вот учитель улыбается ей, поднимает руки, говорит – ласково:
– Здравствуй, моя девочка...
– Учитель, имперцы прорвались. Табинский полк ещё держится на внешних редутах, но их обходят, они просят помощи, а я ничем не могу им помочь. Я не могу достучаться ни до мэтра Тристрама, ни до Ладислава. Никто из великих не отвечает мне. У меня самой осталась последняя морена и полный замок беженцев и раненных. Боюсь, долго мы не устоим. Нужна конкретная и быстрая помощь.
– Помощь? Уже поздно, дорогая моя. Мэтры Тристрам и Ладислав и прочие посвящённые покинули замок ещё неделю назад. Сейчас они получают заслуженную награду в садах Той-что-жаждет.
– Но... Как же...
– Не всё потеряно, дорогая моя. Ты хорошо держалась, и, для начальной ступени, дала вполне удовлетворительный результат. Я лично – доволен. Хотя наши боги, боюсь, не совсем, ты ведь так и не использовала ни одного из высших арканов. Но, видно, что время пришло. Вот, держи знак. Это великий знак, знак высшего, он вернёт тебе милость наших богов. И заодно вынесет прочь, сюда к нам. Подальше от обречённого Марьям-юрта.
Архимагус нарисовал символ пальцем, и он вспыхнул в воздухе. Замерцал, заполонив всё зеркало собой. Простой, чёткий и страшный, впечатывающийся в глаза даже сквозь опущенные веки. Григорий зажмурил глаза – не помогло, знак сиял, страшный и чёткий до слёз из глаз. Всего мельком и через чужое воспоминание – но, показалось, что он калёным железом выжгло в голове. И долго ещё будет сниться в кошмарах.
– Но это... Это как же, учитель? – проговорила там далеко, в воспоминании Катерина. – У меня не хватит крови напоить такой знак. И потом...
– У тебя полный замок беженцев и раненных, потом табинцы, которые, как ты говоришь, ещё держаться – принеси в жертву их. Эти профаны уже не важны, наоборот – если они попадут в плен, то их кровь и жизнь будет потеряны для Великой четвёрки. А так... Не волнуйся, нашим богам всё равно кого жрать.
– Нет.
– Боги требуют, дорогая моя.
– Значит – это неверные боги!
Стекло треснуло, зеркало с грохотом разлетелось напополам, осколки зашевелились, складываясь в знак куфра в воздухе. Он задрожал, потянувшись острыми краями к Катерине. Та закричала, и холод ударил по её венам.
Последнее, что видел Григорий – и Катерина в видении– это морена, морозный демон, она сплелась в воздухе, отбросив полубесчувственную Катерину назад. Подняла палец-коготь к небу в знаке: «Господь един!». На миг замерла, потом с маху опустила его, разбила и рассекла задрожавший и склонившийся в недоумении знак куфра.
– Эй, ты что, заснул? – Григория бесцеремонно тряхнули за плечо.
Уже здесь и сейчас, в царёвом Кременьгарде, в саду под царским дворцом, у пруда с белыми, ласковыми лебедями. Разводящий десятник, да чтоб его. Хорошо хоть, свой парень, жилецкий, за взятку может и закрыть глаза на оплошность. А впрочем… даже взятку давать не пришлось.
– Пляши, парень, смена, – оскалился тот, добродушно хлопнув Григория по плечу тяжёлой, мозолистой лапищей. – И от дежурства тебя на сегодня велено освободить. Кто велел – не знаю, но...
«Но, похоже, свечку не только святому Трифону занести надо будет. Кто из святых с небес махбарату нашему покровительствует?» – думал Григорий, по-быстрому пользуясь привалившей внезапно удачей.
То есть делая ноги подальше от зеркального, сияющего и переливающегося в сером небе дворца. Площадь флагов, красные знамёна, трещавшие на ледяном осеннем ветру. Холодные капли ударили по шее – Григорий обернулся было, посмотрел на небо, подумав, то полился дождь. Нет, ветер сдул капли с фонтана, прямо за шиворот. «Наплевать», – подумал Григорий, сворачивая в аллею...