«Это я тебе, Григорий, и без него скажу. Помнишь, знак от рук-лезвий на теле Радко? На управляющем контуре была ещё руна с концами, вывернутыми противусолонь? Такой аркан под контролем высшего демона, эти твари всегда много обещают и очень убедительно говорят. И никогда не уходят без крови. Покушение сорвалось, Радко обезвредили, но демон всё равно взял своё. Им всё равно, кого жрать... Увы и прощайте, господин Теодоро».
Его призрак склонился снова, растаял в воздухе. К его чести – с достоинством, удивившим Григория и без пошлых воплей: «Ну я же не знал». Площадка опустела, лишь тени – тёмные и неверные – ходили-качались по углам. Григорий честно признался себе, что не знает, чего делать дальше. Площадка была бессмысленна и тиха, камень башни Идиотов молчал, безмолвный и отполированный до блеска гневом леди Элизы. Загадок прибавилось, но...
– Ладно, пойдём, – сказал он наконец.
«Куда?»
– Вначале к майнхерру Мюллеру, жрать хочется – слов нет как. Потом – посмотри, пожалуйста, Павел Колычев в Думе ещё? Пока он там, надо успеть, проверить одну мысль, что в башку не вовремя стукнула.
«Эй, Григорий, ты что задумал? А может, не надо, убьёшься же...»
– Не боись, Кать... – улыбнулся Григорий, спускаясь по лестнице обратно вниз.
Нашёл-таки нужный поворот, вышел на темнеющие аллеи университетского парка. Библиотека – тёмной громадой над деревьями, разбитое окно-розетка бессмысленно таращилась в небо чёрным глазом, и осколки стекла как веки блестели на её рамах. Не успели или поленились дыру забить.
– Хорошо... – сам себе под нос сказал Григорий.
И звенящий голос Катерины спросил немедленно:
«Эй – что хорошо?»
– Что окно не забили. Значит, и на кафедре могли порядок не успеть навести. Похоже, Колычев вчера на кафедру так и не возвращался.
Как позже выяснилось – Павел Колычев с утра пораньше распорядился, но майнхерр Мюллер то ли что-то почуял, то ли обрусел настолько, что решил поступить по традиции, то есть – пустить первый указ мимо глаз. Но это выяснилось позже, а пока...
«Гришенька, не дури, убьёшься», – звенел в голове Катькин голос, пока Григорий поднимался по пустым лестницам и потом ковырялся в замке литературной кафедры. И потом, когда открыл двери, с мрачным удовлетворением заметил, что весь вчерашний бардак остался на месте нетронутым. Ветер гудел под сводчатыми потолками, шелестел бессмысленно страницами брошенных книг. Григорий прошёлся, машинально поднял и поставил на полки пару толстых томов. Встряхнулся, сообразил, что делает дурь, полез по полу и под шкафы, аккуратно собирая и укладывая на стол осколки яркого цветного стекла. Осколки окна-розетки, толстые, полупрозрачные разноцветные куски стекла, они ложились рядом друг с другом, и закатный луч света заиграл, переливаясь огнём на их гранях.
Голос Катерины сорвался на хриплый, предупреждающий крик:
«Берегись!»
Потом внезапное ойканье, и острая, звенящая в ушах тишина.
Григорий прислушался – показалось, он слышит плач. Странный и тонкий, звенящий, чуть слышный плач. Как и голос Катерины – он рождался прямо между ушей, тёк слезами прямо под черепом.
– Эй, Катька, это что? – осторожно спросил Григорий, вертя головой и соображая, как ему поступить дальше.
Положил ещё пару найденных кусков стекла рядом, огляделся, нашёл и зажёг свечу. Свет упал на разложенное стекло, вспыхнул и заиграл переливами радуги, рыдания в голове стали громче, но и Катерина откликнулись, тоже беззвучно – громко крича:
«Григорий, прекрати это!»
– Это – чего? Разъясни толком, кто там плачет, Катенька...
«Это фея, они и впрямь в зеркалах живут. Мелкий демон, безобидный, их из царства похоти выгнали за пустоголовость, бесконечный и бессмысленный трёп. А мастер лжи подобрал, теперь они в рабстве у ципсы-демона. Этот следит, кому что показывать, кому что говорить, а кому нет. Увидит тебя – порвёт. И...»
– Бог не выдаст, свинья не съест. Не порвёт, не боись. Я помню, в твоём видении тоже была радуга навроде той, что сейчас. И потом морда драконья, а потом этот твой появился, как там его, мессир архимагус хрен-в-шапке.
– Мессир Люциус Торвальд, ректор Школум адептус майор... Мой бывший завкафедрой.
– Да хоть сам дьявол, мне то что с него? Только в конце-то, Катенька, наша морена его знаком Господа Единого прогнала. Нешто и тут Святым Крестом да молитвой не справимся? А фейка-то эта плачет, жалобно так, надо помочь.
«Григорий, тебе говорили, что ты больной? Ах да, я же и говорила уже. Тогда зеркало достань сперва, в осколках феечка долго не протянет».