Зеркало Григорий достал – в кабинете у Павла Колычева, бесцеремонно снеся ногой дверь. Потом на миг задумался – по Катерининым подсказкам надо было проколоть палец и смочить стекло и зеркало кровью, но мараться ритуалами каффиров брезгливо не хотелось. Вспомнил про заначенную под окном в нише бутылку, вспомнил, что радужное мерцание появлялось в аккурат, когда он открывал пробку – понюхать. Усмехнувшись – хорошо, мол, вкус развит у демонов царства похоти, достал бутылку из ниши. Щедро – опять под предупреждающий, невнятный крик Катерины – полил разложенное стекло коньяком. Радужное мерцание стало ярче, отчётливей. Григорий плеснул ещё, услышал крик Катерины: «Много!» Но радуга закрутилась, свилась по-над столом в маленькую, в палец, фигурку с крыльями. Григорий поднёс к ней зеркало, и фигурка нырнула туда. Засела, скрестив ноги и развернув крылья, яркие, как у бабочки, на всю поверхность стекла. Вытерла дрожащую на глазах слезу, вытерла нос. Подняла на Григория большие, очень голубые глаза, тихонечко сказала тонким, но вполне человеческим голосом:
– Спа-асибо...
Григорий невольно улыбнулся, рассматривая необычное создание. Демон, хоть и вида вполне человеческого, за исключением радужных крыльев и нечеловечески больших, круглых, на пол-лица глаз. В остальном – нос кнопочкой, губы бантиком, волосы светлые, текут по плечам гривой, да такой, что Варварино Лихо от души позавидует. Ещё были тонкие ноги, широкие бёдра, едва прикрытые весёленькой тканью с разрезами во всех возможных местах, тонкие руки, полная и высокая грудь, тоже кое-как обтянутая легкомысленным и вычурным платьем. Катерина фыркнула, её голос негодующе прозвенел в голове. Григорий улыбнулся снова, по-казачьи, лихо подкрутил ус. Спросил:
– Эй, а где хозяин? Ципса или как там его?
Феечка хихикнула тонким голосом, развернула крылья – они замерцали, вспыхнули всеми цветами радуги, заполнив собой всё пространство зеркала. Яркие краски зашевелились и дрогнули, потом ещё раз, пошли показывать – всё подряд. Картинки в зеркале появлялись и исчезли случайно. Вот римские колонны и треугольные алые крыши форума, строгие контуры вечнозелёных пиний и ослепительно-синее, нездешнее небо. Остроносая и тонкая родосская галера о шести крыльях взлетает, треща, в небеса. Вот ревёт море, разбиваясь о серый, гранитный мыс, и чёрная танцовщица пляшет под грозный бой барабанов, потом пальмы и снежно-белый, ласковый и мягкий песок, потом серое зимнее небо и какие-то странные здания – коробкой, фонари загорелись, осветив их жёлтым и уютным огнём. Женщина качала коляску, сирень цвела. Тупоносая колымага без лошадей проехала, визжа тормозами.
Тень Катерины её голос звенел недоумённо, дрожал и бился в ушах:
«Григорий, я не понимаю. Ципсы нету. И фея не слушается команд, никаких – ни управляющих, ни даже великих слов принуждения».
Феечка засмеялась тонким, переливчатым голосом, погрозила пальцем, показала Катерине язык. Исчезла, показалась на мгновение в углу зеркала, улыбнулась, закрутилась, глупо смеясь и корча забавные рожицы.
– Она ж пьяна, – засмеялся Григорий.
Аккуратно, в усы, подмигнул про себя разгулявшейся во все тяжкие феечке. У той как-то волшебным образом исчез верх платья, а картины на ровном стекле зеркала стали уж совсем разухабистыми и весёлыми. Хотя явно подлинными, Григорий узнавал места, знакомые по раечным картинам. Рим, Александрийский маяк, изогнутые крыши чинских кумирен и храмов, купола и шпили медресе и школ Багдада. Под пьяное хихиканье и звон-ворчание Катерины: все, мол, на борьбу с алкоголизмом в среде демонов... Ага, особенно среди демонов, выгнанных из царства похоти за неумолчный и бессмысленный трёп.
Из оного трёпа, после ещё пары капель коньяка и десятка симпатичных, но развесёлых картинок в зеркале, удалось выяснить, что управляющие команды и слова чернокнижников феечка давно видала в гробу. Злого и жестокого хозяина – демона ципсу – ещё с полгода назад, в чёрном лесу раскатала на дым имперская волшебница. Строгая, но симпатичная дама, в тюбетейке со множеством мелких косиц и на миленьком таком белом мамонте.
Григорий звонко хлопнул сам себя по лбу, вспомнив рассказ возлюбленной, и негромко прояснил для Катерины:
– Это ж Варварин полковник, бронемамонтовая датка Мамаджан. И сколько же нужно принять на грудь, чтобы называть «миленьким» её флагманского Бельчонка?
Пьяная фея показала им всем снова маленький такой язычок, качнулась – стекло в зеркале явно неровно так положили, и сказала, что свободная теперь и показывает только то, что хочет. Будто в подтверждение – лиф на платье у феечки вновь появился, зато юбка забралась куда-то сильно выше крутого бедра. Катерина вновь фыркнула, зато Григорий по-кошачьи ухмыльнулся в усы. Налил ещё, подмигнул фейке, пошёл задавать вопросы.