– Коллегой? Ах, вот оно как... И дальше что, Катенька?
«Да, вроде ничего такого... Прошла неделя, я понадеялась – забыли меня. А в тот день... Да вроде, ничего такого и не произошло. Я переводила книгу, Теодоро шутил, дескать, я сижу на работе до ночи, потому что боюсь ходить мимо дома с химерами на мосту. Я ответила, что они миленькие и потому надо бы на днях зайти и рассмотреть их поближе. Да вроде, и всё...»
– То есть, тебе угрожали, а ты в ответ назвала «миленьким» домик, где сидит махбарат?
«Так я же не знала…»
– И сказала, что хочешь зайти, посмотреть на него поближе. Немудрено... Ой, прости, Катенька. Ладно, ещё немного – и поймаем его.
Остался последний штрих. Немного...
Немного – это вышел примерно час. Григорий успел спуститься, пообщаться с майнхерром Мюллером. Отправил посылку с зеркалом и сожрал котелок сытных, начинающих остывать щей. Над университетом вспыхнули лампы, ночной туман закачался, окутывая готические башни и лазоревые, восточные купола. Колокола били, зовя к вечерней молитве, сливаясь с ними – с башен призыва полетел раскатистый, призывный азан.
Захлопали крылья, чёрная птица соткалась из тумана, слетела, уставив на Григория крупный, слезящийся глаз. Записка на шее её: из дома Колычевых, дядька Кондратий срочно просит зайти...
Голос Катерины прозвенел в голове:
«Странно».
– Ничего странного, Кать.
Подмигнул птице, посмотрел прямо в большой, жёлтый – слеза дрожала, переливаясь в его уголке – глаз. Спросил:
– Так, семечек будешь?
Птица не ответила, лишь посмотрела внимательно и вспорхнула в тёмное небо. Григорий проводил её взглядом. Будь он один... С азартом пошёл бы прямо так, волку в пасть, а там кто кого. Но в этот раз при любом раскладе Варвара должна остаться в безопасности. Ненадолго задумавшись, к майстеру Григорий решил не возвращаться. Это слишком логично – и потому там могут следить. Вместо этого нашёл в общежитии Марджану, заодно отметил, что за эти несколько дней забитая домашняя пай-девочка окончательно пропала, осталась кошка, любящая гулять сама по себе. На просьбу помочь, Марджана неожиданно серьёзно ответила:
– Говорите. Я обязана вам жизнью, я помню, как эта демонша из меня силы тянула, когда ей капище спалили.
– Я прошу, никому не говоря, подержать у себя вот это письмо. Его или я сам обратно заберу через несколько дней… Или если не смогу, ты поймёшь почему, передай его лично в руки леди Элизе Бастельро, доценту геомантии.
Марджана самым натуральным образом по-кошачьи дёрнула своим ушком и серьёзно ответила:
– Сделаю.
Ну да, тихая девочка, но понятно при ком и в каком доме росла. Знает, в каких случаях такие письма просят хранить и отдать. А ещё по той же причине, а ещё поскольку кошка любопытная, перед тем как отдать письмо, его прочитает и удостоверится, что ей ничего не грозит. И новость заодно дойдёт до Юнус-абыя.
Дальше с той же целью Григорий не стал идти через мост, а воспользовался волшебным сомом. Ведь по совпадению, тот как раз удачно в Зареченскую слободу высаживает? По дороге как раз зайти, свечку в церкви поставить святому Трифону. Ну и заодно также незаметно оставить настоятелю отцу Акакию пару писем, для махбарата и тоже Юнус-абыю.
Выйдя из тёплой, но душной, пропитанной ладаном и палёным воском церкви, Григорий вдохнул полной грудью налетевший с севера ветер, закашлялся, больно тот сухой оказался и холодный. Подмигнул звёздам, подозрительно коловшим глаза через разрывы облаков. И зашагал – мима дома с химерами, через мост и площадь, налево, в боярский квартал по аллее, усаженной липами.
Глава 30
Снова тёмные липы, шелестящие голыми ветками на ветру, поникшие яблони, пятна света и полосами – полночная, густая тьма. Снова над домом Колычевых трещит над входом одинокая лунная лампа, снова по окнам и резным галереям горят тёплые, переливающиеся огоньки витражных окошек. Вздыбленные кони над шатром крыши и медный флюгер скрипит на ветру.
Только на самом верху, в светлице с резными фениксами – окно темно и ставни забиты наглухо. Застелена и затянута покрывалами узкая девичья кровать, рыжий мамонтёнок с глазами-пуговичками спит, забытый в углу под подушками. Григорий скрипнул зубами, встряхнулся, хлестнул себя по лицу – умылся, забрав ладонями крупные капли дождя. Прошептал тихо: «Ну, с Богом», – чуя, как азарт расползается по коже злым холодным огнём. Высокий боярский терем грудой стоял впереди, его подклет тёмен, выше, вдоль галереи цепочкой мерцают тёплые, живые огни. Чёрная тень ходит там – угловатая и кряжистая, похоже на деда Кондрата с обходом. Звон-голос Катерины прямо между ушей...