Оглядел Варвару снова, улыбнулся – видно, что одевалась наскоро, но пояс с ножнами не забыла. А в ножнах тех – широкий казачий бейбут, с простой и вытертой рукоятью. Достойная вещь и приличный под юбку изгиб клинка лишь слегка обозначен.
– Это вы развеяли демона? – спросил он, заметив в её левой руке тонкую, деревянную дудку.
Варвара кивнула, убрала инструмент на пояс, в чехол. Улыбнулась – рыжий огонёк проскользнул по губам – и ответила.
– Да… Спасибо вам. Я так понимаю, это вы меня разбудили?
Григорий кивнул, ответил:
– Да, извините. Но, похоже, сам Бог послал мой камень в окно понимающему человеку. Надо бы и с вами поговорить.
Тут Павел Колычев сердито откашлялся, стукнул костяшками пальцев по столу. Чёрному резному столу, с доской, гладкой как крышка гроба.
– Прости, сестра, но это будет совсем неприлично. Здесь не линия и не дар-аль-харб, отец, уезжая, просил меня беречь репутацию дома, – сказал он, сердито, обернувшись к сестре.
Варвара сверкнула глазами на него, прислонилась тонким плечом к косяку, улыбнулась как-то очень уж насмешливо. Словно старшая – младшему:
– Да брось, братец, у соседей никого нет.
– Есть холопы, это ещё хуже. Им рот не закроешь, знаешь ли…
– А второе, не забыл, кто тут? Не гость, а царский пристав, когда он с пайцзой при печати – никак не мужчина, а живое воплощение Ай-Кайзерин. Испортить репутацию он никак не сможет.
«Репутацию – да, не сможем, а вот всё остальное», – подумал Григорий, уже не скрывая взгляд – жадно, окидывая глазом фигуру Варвары.
Очень даже ничего. И улыбка в уголках синих глаз – горит рыжая, огненная.
– Сестра… – рявкнул Павел, явно теряя терпение.
Варвара кивнула ему:
– Ладно. Не шумите, по крайней мере. Время позднее, а моя спальня как раз над вами.
Сказала и ушла.
Дверь захлопнулась, по деревянным балкам – пробежал дробный стук каблуков. Вверх по лестнице, потом еще разок стукнуло точно над головою. Григорий улыбнулся, кивнул сам себе. Павел Колычев обернулся, вздохнул устало:
– Ну вот так всегда. А потом будет: «Паша, миленький, напиши бумагу да судейским на бакшиш отнеси да уговори батюшку в ноги Ай-Кайзерин поклониться». Порой жалею, что у нас не Европа и дуэль не в обычае – пару раз поухаживали бы за раненым родственником. Мигом образумились бы. Но, увы… – вздохнул ещё раз, обернулся, посмотрел опять на Григория. – Чай пейте, остынет…
– Спасибо, чай вкусный. Чинский? Ирбит? Говорят, в Кахетии ещё научились…
– Э-эх, молодой человек. В Кахетии – только вино, а вот чай их по традиции годится исключительно на веники. Жалко… – он наклонился над столом, посмотрел – по глазам его сверкнул багровым и рыжим свет лампы. – Что по вашем делу я могу так немного сказать. Разве что попросить держать так, сказать, в курсе. Ну, то есть рассказать, что нашли. Интересно… Но время позднее. Подайте, пожалуйста, трость. Я прикажу холопам приготовить вам спальню…
– Не нужно, наоборот. Пойду, как раз успею поговорить с целовальниками на рогатках, – проговорил Григорий.
И как бы между делом взял в руки прислонённую к стене трость. Повертел, пригляделся, прикинул – хорошая вещь. Тяжёлая, из гладкого, тёмного, хорошо отполированного дерева, все жилки так и горели на нём, узор их плыл в глазах завораживая. Золотое кольцо в рукояти, выше – яблоко. Григорий присмотрелся, думая обнаружить там герб. Нету. Там шёл скол, будто кто-то рубанул топором с маха…
– Хорошая вещь.
– Подарок. От друга, коллеги. Из соседнего университета, мы с ним в равных чинах. Жалко, что сейчас связь с ним прервалась. Там у себя – говорят, он добился великих успехов. – Впрочем, вы не письменный человек, это к вам не относится, – сказал Павел.
Потянулся, с мягкой улыбкой – забрал трость из рук. Григорий встал, кивнул. По обычаю поклонился и вышел. Обратно на галерею, ночной ветер хлестнул его по лицу. Шёл дождь. Капли звенели, разбиваясь о тёмные деревянные крыши, вода булькала, переливаясь в пазах. Темнота… Эхом звон меж ушей… точно плач, тонкий и жалобный:
«Вот так, жила не нужная никому, стоило помереть – так за шкирку берут, на листы, в роман тянут».
И что тут ответить, кроме грустного: «Эх, Кать»…
За спиной в кабинете зазвенел колокольчик, на лестнице – тяжёлые, с отдышкой, шаги.
– Барин велел проводить…
Ага, велел… Выпроводить. Как жаль, что вы наконец-то уходите.