И тряхнул «богоугодной» кружкой. Обычно рогатки ставят, чтобы люди ходили туда и сюда, запинаясь, напарываясь на выставленное заграждение. Ну пока Григорий рогатку перед его носом не откинет. И поговорить, и в поминальную кружку «на богоугодное» кинуть. Обычно люди ворчат... не сейчас. Со всей слободы стекалась толпа, голосили бабы, громко молились за упокой раба Божьего мужики, кидали на помин в кружку. Писец еле успевал заполнять листы жёлтой бумаги:
– Да вот приехал...
– Да мы вчера с ним...
– Да они только в кабак зашли, с приятелями отметить возвращение, что живой...
Когда Григорий решил немного передохнуть, рядом с гробом уже стояли трое мужиков в стрелецких кафтанах. Явно братья. Старшой подошёл к приставу, не скрывая слёз:
– Как же так-то? Только вчера сидели, подарки племяшам привёз. И вот как же так?
– Не знаю, – Григорий заиграл желваками. Чем дальше, тем меньше ему всё это нравилось. – Не знаю. Но узнаю. Вот что. Как закончим, несите домой да священника зовите, тело готовьте. Я приду.
Братья закивали, все как один поклонились и перекрестились. Григорий же обернулся к писарю и негромко сказал:
– Где нашли? Посмотреть хочу.
– Счас. Пацаны к реке спускались поутру, они и нашли. Счас позову, пущай, покажут.
Место оказалось нахоженное. Небольшой изгиб берега и затон, где течение теряло силу, а потому застревало то, чего река несла с собой. В основном всякий древесный мусор, ветки, деревянные обломки. Ребятня по установленной в слободе очереди сходились с нескольких домов, и поутру всегда собирала деревяшки, их просушить – и в печь. Вот очередная ватага тело раба Божьего Трифиллия так и нашла.
– Ой, дяденька пристав, там он лежал.
– Лицом в воде.
– Ой, скользко там. Сам падал сколько раз.
– А туда не только мы, туда и днём ходят. Там вода спокойная, если набрать надо.
– А вода там чистая, там стирать и сливать нельзя. За это наши следят.
Пока возились у сьезжей избы, набежали облака. День стал серый, сплошь покрытое осенними тучами небо отразилось в воде реки, придав ей холодный свинцовый отблеск. Лишь ярко пестрели жёлтые и красные осенние листья, которые несла тёмная вода Сары-реки. А место и впрямь было скользкое, сотни раз ступавшие сюда ноги траву и камыш истоптали вконец. Григорий, пока со взгорочка спускался к заводи, несколько раз чуть не свалился. Да и у самой воды – тоже легко упасть... А можно и не упасть. Хотя писарь и строчил в опросных листах, Григорий тоже слушал, чего люди про покойника бают. Было время, пил горькую, а потом бросил. Поэтому меру хмельного знал лучше прочих. Да и год уже на ленте. Легко на скользкой глине споткнуться, упасть лицом в воду и захлебнуться по пьяни – из кабака шёл, где со старыми приятелями по слободе встречу после разлуки отмечал. Да только мелко тут у берега, даже в дымину пьяный мужик выберется. А если всё-таки настолько в зюзю – свалится ещё на тропе и не доберётся до воды, спуск довольно крутой.
Отпустив мальчишек – не нужны они больше, а дел по дому у всех полно – Григорий достал трубку. Набил, щёлкнул огнивом, посмотрел, как разгорается чёрный чинский табак. Выдул колечко дыма, которое унесло куда-то в сторону зарослей сухого по осени тальника, через который медленно текла вода в реке, немая и ровная. Так как оно было?
Стучит о берег холодная зыбь. Осенние, чёрные в ночи тучи несутся над рекой. Сара плавно выкатывается из-за берега массивной серой полосой. Хмельная фигура сползает по тропе во мгле осенних сумерек или уже ночи. Шатаясь, идёт по глине к воде... накрапывает дождь, мелкая, но липучая морось. По такой легко на мокрой глине соскользнуть в реку, удариться лицом, потерять сознание и захлебнуться…
А может – совсем не так? А был ли испачкан кафтан? Пацаны сказали, тело лежало лицом в воде. Если пьян, то соскользнёт. Точно соскользнёт на тропе, бок и спину измажет. Может, было по-другому?
Стучит о берег холодная зыбь. Осенние, чёрные в ночи тучи несутся над рекой. Сара плавно выкатывается из-за берега массивной серой полосой. Уже стемнело, а место это хотя и посреди слободы – глухое. Накрапывает дождь, полусотник, чтобы хмельным духом после кабака не тревожить родню, решил спуститься к реке. Место хорошее, знакомое, сам ещё пацаном тут каждую кочку облазил. Наклонился к воде зачерпнуть и умыться – тут и подкрался тать. Ударил кистенём, а потом тело и придавил, чтобы точно захлебнулся.
Григорий выпустил новое кольцо дыма, и рядом сложилась тень, обрела форму, задрожало облако светлых волос на ветру. Улыбка на тонких губах, глаза уже навечно закрытые. Вернулась Катерина. Два дня после визита к Колчевым не появлялась, а тут пришла.