Григорий на это тоже улыбнулся, но загадочно, принял – прямо как по указу на смотре – уверенный и даже не совсем придурковатый вид. Украдкой скосился в небо и ответил чётко:
– Двое.
– Уверены?
– Ангелам Бог голова, сколько скажет – столько их там и уместится. А сейчас ровно двое. Посмотрите на громовую башню, они танцуют там в вашу честь...
И впрямь: Варвара подняла глаза, увидела, как над кованным шпилем громовой башни встали две яркие, прозрачные искры лилового цвета. Закружились, как в танце, выросли, замерцали дрожащим, призрачным светом. Сплелись вместе, на миг показалось – там, над иглою действительно танцуют четыре крыла. Варвара улыбнулась:
– Это огни святого Эльма, но спасибо за комплимент. Красиво... Пять лет училась – не обращала внимания.
– Конечно. Вы с физического, ваш коллегиум – единственный, с которого этой башни не видно. Но сейчас пойдёмте, пора
Варвара улыбнулась, приняв его руку.
Они шли по университетскому саду, по дорожкам, усыпанным крошкой жёлтого кирпича. Туман внутри Университета вёл себя странно, не поддаваясь законам логики и природы. Вроде и высоко тучи висят в небе, а внезапно заклубится клок мокрой ваты, выплывая из арабской стрельчатой арки, кружась и завиваясь пластами и полосами налипнет вокруг лазоревых русских куполов-луковиц. И снова растает.
Гул голосов летел со всех сторон. Университет шумел, галдел, шутил и спорил на десятке языков разом. Григорию – то ли настроил его таким образом этот знакомый, такой беззаботный и безбашенный гул, то ли улыбка Варвары сияла сейчас, в тумане как-то особенно солнечно – но Григория сейчас понесло. На байки. Про то, как первый царь подшутил над первым же царёв-Кременьгардским ректором, ставившим старый корпус по образцу Багдадского медресе – со стрельчатыми воротами в изразцах, просторным амфитеатром разом на тысячу сидений, фонтаном для прохлады в жару и без единой печки для обогрева. И про то, как старый Абд-аль-Рахман упёрся, и в первую же зиму наморозил над зданием университета ледяной щит – да такой толстый и прочный, что грозный царь Фёдор пришёл извиняться. Про то, как беглые Гейдельбергские геомаги спорили с беглыми же Исфаханскими физиками, на тему – чей коллегиум выйдет лучше. Красивей архитектурой, известней, да глубже в постижении тайны мира и бога Единого. В итоге лучше и красивей всех отстроили себе здание коллегиум зверского корпуса. Без всякой магии, топорами и без единого гвоздя. Потом запнулся: рассказать байку про учёного ромейского архитектора, призванного нынешней Ай-Кайзерин упорядочить это безумие – в приличных словах Варваре было решительно невозможно...
А жалко – на могиле бедолаги был изображён такой очень симпатичный и ласковый белый полярный лис и как раз сейчас они его проходили. Варвара улыбалась, глядя на его морду, и опять солнце проглянуло, рыжим зайчиком пробежало на её волосах. А вот между ушей у господина пристава – тонкий, колокольчиком, звон. Григорий оглянулся – резко, до боли в шее: среди однообразных студенческих чёрных кафтанов увидел щёгольский, жёлтый с золочёным шитьём. Светлые волосы, аккуратно подстриженная борода. Сенька Дуров, целовальник зареченский, этого-то как сюда занесло?! Григорий замер было, целовальник дёрнулся, тоже увидев его. Свернул в аллею меж раскидистых зелёных кустов, растаял, растворился в тумане.
Григорию осталось лишь выругаться про себя – дорогу тут же загородила толпа студентов так, что гнаться за целовальником было решительно невозможно. Первый курс, языковая практика, поэтический диспут, да чтоб его... Касыда против частушки, все весёлые, но матерные, пока лектор не слышит. Судя ядрёному акценту и боевому задору в обеих партиях – диспут обернётся дракой максимум через пяток строф-ходов. Ну их всех.
– Куда дальше? – спросила Варвара, слегка поморщившись и обилия неприличных строф.
А Григорий её неожиданно понял. Перед ним вовсе не домашняя барышня-боярышня, от крепкого словца в обморок падать приученная. Боевой маг… и она слышала все эти слова, когда полк с кровью и криками да бранью на вражеские пули и копья идёт. Там этим словам и место… а не щекотать слух да уста детишек, вообразивших себя взрослыми.
– Спросим.
– Кого? Университет большой.
– Есть тут один человек. Который всё про всех знает... Подождёте меня рядом в сторонке? Я недолго, на пару слов с ним перекинусь. Вместе бы к нему подошли, но боюсь, если не один спрашивать буду, а с кем-то приду – он не так откровенен будет.
За угол, двор-колодец между библиотекой и корпусами коллегиумов. Высокая арка, под аркой – широкий, заросший бурьяном двор, и пахнет тут каким-то особым запахом запустения. А на дальней стороне… То, что стояло на дальней стороне двора, по приказным спискам проходило как писчебумажная лавка майстера Пауля Мюллера. Но это по спискам, а по жизни – невесть зачем выехавший из аллеманской земли минхерр Пауль в университете очень быстро обжился, повесил на стену здоровый двуручный меч. А рядом – пояс, где висел второй, короткий клинок, в просторечии именуемый кошкодёром. И сообразил, что студенты и даже профессора питаются не только знаниями, а объездных голов, приставов и целовальников, смотрящих в городе за благочинием и «недержанием корчмы, блядни и зерни бесовской», по традиции принято прямо в воротах отоваривать Фомой Аквинским по голове.