«С чувственным поворотом бёдер принцесса Изабелла поднялась со своего трона и спустилась с возвышения, её платье шепталось по каменному полу. «В самом деле, сэры рыцари, вы вызваны для самой... не скучной цели». Когда она проходила между ними, её духи были опьяняющей смесью розы и мускуса, коллективный голод разгорелся внутри трио...»
«Что за хрень?»
«Это – действительно хрень. Но тут и хорошие есть. Это наши... то есть трофейные книги, по-вашему – книги еретиков. Вот тут я и работала, Гришь. Переписывала, переводила, правила под ваш канон, готовила к печати»...
Ну да: «У хорошей книги в соавторах сам господь Бог, грех выкидывать только потому, что второй соавтор в муртады подался». Григорий почесал в затылке, пытаясь вспомнить, кто сказал эту цитату – то ли усад Алауддинов, нынешний ректор, то ли его предшественник, а может, и вовсе сам Фёдор, царь, прозванный Васильевичем за доброту. Пожал плечами, сообразив, что занимается чем-то глубоко не тем, но не удержался. Взял посмотреть ещё одну книгу с полки. Подцепил ногтем мухбаратову васильковую печать, посмотрел на обложку, хмыкнул, глядя на сильно непропорционального мужика – в две краски, страшного, без бороды, зато с мечом не по росту. Пролистал страницы, хмыкнул снова – здоровенный хмырь там довольно однообразно рубил кого-то, почему-то регулярно забывая сдавать порубленное в разрядный приказ.
«Тетеря... – подумал Григорий, заметил, что в книге с мясом вырвано с десяток страниц. – Что за хрень? Мухбарат бдительностью балуется?»
– Тут чёрной магии не было, Кать?
– Откуда? Ваши проверили все...
Ладно, не было, так не было. Григорий поставил книгу на место, прошёл дальше, в конец книжного ряда. У круглого готического окна-розетки, под неярким светом цветных витражей – чистое место, возвышение, на нём два стола, оба заваленные бумагой и книгами...
– Твой – левый был, правда? – подумал Григорий, уверенно подходя к столу.
– Да. Как догадался?
– А там порядок, как у тебя дома. А вот сосед твой – неряха, да. Посмотри, ничего не пропало?
Подумал, и сам тоже осмотрел стол. Ровные ряды бумаги и перьев, стопками – чистые и исписанные листы, книга на резной деревянной подставке.
– Еретическая?
«Интересная. В тот день задержалась до ночи, хотелось закончить переводить главу».
– Про что, хоть?
«Любовный роман. Про академию магическую, там адептка юная, ректор и так далее. Под ваш канон переделывать – жуть. Бога Единого похвали на первой странице, сиятельную Ай-Кайзерин – на третьей, перед боевой сценой обязательно вставить: «Господь велик». После эротической – тоже, а то читателям про многобожников не интересно. Хотя... Вот у вас по канону и про моря получается, и про путешествия, и про страны дальние, и вообще... А у нас...»
Призрак печально вздохнул. Григорий – тоже, скосившись вдоль рядов книг в однообразно-аляповатых обложках. Потом прибрал со стола исписанные рукой Катерины листы, аккуратно сложил их, завернул в тряпочку. Подумал, подобрал и книгу с подставки. Посмотрел, пролистал, попробовал разобрать текст. Снова – заметил дыры в кое-как сшитых листах. Несколько страниц были аккуратно вырезаны или вырваны с мясом.
– Дела... Кать, так было?
«Нет. Странно...» – в голосе призрака прозвучала растерянность.
«Хорошо», – подумал Григорий и аккуратно убрал книгу с листами за пазуху.
Пошёл дальше, к соседнему столу. Оглядел – каша из бумаги и перьев, карандашные огрызки, каллиграфические записи разом на всех языках, какие-то схемы, вычерченные по линейке, карандашом. Лист бумаги, кривые, неровные строки: «Любезное моё солнышко»...
Колокольным звоном – призрачный голос Катерины в ушах:
«Сюда идут».
Звук шагов разорвал тишину. Жёлтый, яркий луч света скользнул по книжным корешкам, задрожал, лёг на пол, отразившись на мутном стекле окна-розы.
Шаги. Тихий, уверенный голос:
– Странно, я думал, что запирал дверь. Это вы, Катерина?
– Я за неё... – сказал Григорий, выходя навстречу из темноты.
Смерил с ног до головы Павла Колычева тяжёлым, немигающим взглядом. Тот замер, его трость глухо стукнула в пол. Серые внимательные глаза сверкнули искрами в полутьме. Потом узнал Григория, двинул губы в улыбке. Поднял вопросительно бровь. Открыл было рот – спросить Григорий не дал, задал свой вопрос первым: