– В прошлый раз вы сказали, что не знали её. Какого лешего? И что это значит, вообще?
– Это значит, что расследование вести вы не умеете. Вам бы саблю, а лучше кистень, а тут – сами видите, сплошные разговоры и размышления. Нужна система, метод, порядок и логика, причём получше той, что учат у философов на факультете. Вы, молодой человек, сами себя и запутали – назвали мне только фамилию в прошлый раз. Только фамилию, под которой её записали в ведомость приказные дьяки и которую, наверно, она не знала и сама.
«Чего он несёт? – прозвенел меж ушей рассерженный Катькин голос. – Ему же в ректорате называли, когда устраивали меня. И по имени меня знает, и кто такая».
– Вам в ректорате её называли, когда устраивали. И имя. И фамилию, – непроизвольно повторил за Катькой Григорий. – И из какой слободы.
Нахмурился подвигаясь. Выставил плечо, с трудом, но сдержал поднявшиеся было руки, голос призрака забился колокольчиком в голове: тише, мол, тише, не надо боярича бить. Испуганным – хлестнуло, как холодным дождём по башке.
Колычев лишь поднял руки – снова, глухо бухнула об пол трость. Улыбнулся:
– Тише, тише, молодой человек. Ректорат большой, кто там что кому называл – можно искать до бесконечности. В любом случае – обустройством Катерины занимался мой помощник, вам имеет смысл поговорить с ним, – Павел сделал шаг назад, оглядел Григория, улыбнулся, увидев вывернутый наизнанку жилецкий кафтан: – Изобретательно. Похоже, есть смысл дать вам шанс. Только, ради бога, расскажите – как вы вообще сюда вышли, не имея подсказки?
– Всё просто. Катерина занималась переводами, значит – либо языковая кафедра, либо ваша. Но восточных языков она не знала, а без них в хозяйстве профессора Чжи никуда. А вот вам зато – люди подсказали – завезли кучу интересных книг с печатями махбарата на обложке.
– Вот как? – Колычев улыбнулся, остро – видно было, как дёрнулась его борода. Боярин взлохматил её, сказал задумчиво: – Языков, говорите, не знала. Изобретательно. Определённо стоит дать вам шанс. Держите меня в курсе, пожалуйста, это же такой сюжет – прямо как во франкском романе.
Григорий аж руки за спину убрал, стиснул их там покрепче – почему-то сильно захотелось расписать боярину Колычеву весь сюжет будущего романа в лицах, то есть на лице. Сдержался, выдохнул, сказал только:
– Сначала – вы. Чем вы вообще тут занимаетесь? Книги я местные посмотрел – благодать Божья там и не ночевала... почти, – поправился Григорий тут же, после негодующего – по счастью неслышного – крика Катьки между ушей.
Павел Колычев поднял руки и улыбнулся:
– Аллах подверг страданиям стадо курфа, – сказал он с улыбкой, дёрнул голосом, подражая проповеднику у минбара. – Но тут не одни книги, тут... Вам знакомо слово «культура» молодой человек?
– «Когда умрём, то всё до одного. Познаем, что не знали ничего» – отец на такфиритов ходил, трофеил что-то подобное...
– Ха... – проговорил Павел Колычев, улыбнулся, – Забавно... пойдёмте, покажу.
Махнул Григорию рукой, проводил до ранее незамеченной двери в подсобку. Или даже снова, как там по аллемански говорят «кабинет». Снова с мягким диваном и пушистым ковром на полу. Григорий невольно поёжился – накрыло тем, что табибы из школы святого Асклепия называли на франкский манер «дежа вю». Как три дня назад. Снова душистый плиточный чай, снова тонкие чашки в оправе тёмного кубачинского серебра. Снова вечерняя хмарь за окном, осенний ветер снова гудит в плохо пригнанной раме. И радушный хозяин снова манипулирует странной колбой из цветного стекла на подставке. Наливает воду, ставит на подставку, смотрит внимательно, улыбается одними губами – видно, как дёргается его острая, аккуратная борода:
– Но там, за линией, в «дар-аль-куфре», представьте себе целый мир, странный и непредставимый нашему воображению. Вот посмотрите... – Павел щёлкнул пальцами, внутри подставки мелькнула искра, заплясала, забилась крича.
Похоже, у Григория заломило уши на миг, рвануло диким беззвучным криком. Вода вскипела мгновенно, пар клубами рванулся ввысь. Что-то щёлкнуло вновь, искра погасла, мигом, будто где-то внутри дёрнули шторку.
– Там, внутри, демон из ада, вызванный колдовством. Заклинание неверных освобождает его на миг, он вырывается, попадает в воду своим огненным телом. Потом второе заклинание снова запирает его. Остроумно, правда? А сколько ещё таких находок может пропасть за войну...
– А ему не больно?
– Простите? – Павел даже моргнул на миг, бородка его – дёрнулась вверх в изумлении. Григорий развёл руками и пояснил: