– Демон огненный, адский, там жарко, как говорят. А вода холодная...
– Ну вы даёте... Думал, будете ругаться, звать священников или махбарат. Насчёт демона не волнуйтесь, в нём разума примерно, как в хомяке. Насчёт махбарата – тоже. Да, Катерина и вправду работала здесь. Её помощь могла... была бесценной. И не только при переводе – она была человек, видевший многое, понимающий скрытые смыслы. И способная это скрытое объяснить. Только…
– Что только?
– Обратившиеся неофиты часто валятся в крайности, видят ересь там, где её нет. Мой помощник ругался порой с ней, назвал это такфиритским уклоном.
«Чего»? – негодующий вопль Катерины прозвенел набатным звоном в ушах. Сильно.
Григорий невольно поморщился – заломило, пошло крутить в голове. Павел Колычев смотрел на него, внимательно, сощурив холодные, серые глаза. Край его бороды дёрнулся, поднялся в улыбке:
– В любом случае – вам сейчас лучше говорить с моим помощником, а не со мной. Его зовут Фёдор. Это если по-нашему, но он предпочитает звать себя Теодоро, на его родном языке. Он тоже беженец, откуда- то из южных краёв. Весьма почтенный молодой человек, из очень, по слухам, древнего рода.
Показалось? Или и на самом деле аккуратная бородка Павла Колычева вновь дёрнулась в улыбке на этих словах.
За окном на башне прозвонили часы. От башен призыва, издалека долетел протяжный, приглушённый голос глашатая. Павел Колычев вскочил на ноги – мягко, уверенно, снова подхватил трость. Сказал, кивнув Григорию:
– Простите, пора идти. Правоверным пора на молитву, а мне – на лекцию, крайнюю на сегодня. Рекомендую найти моего помощника, правда, боюсь, он уже ушёл.
– Вряд ли. У вас разве принято уходить, не наведя на столе порядок?
– Учитесь, гляжу, молодой человек. Но на этом столе неделю порядок не наводили. Впрочем, попробуйте, подождите, но не здесь. Кафедру я запру с вашего позволения. Павел Колычев откашлялся, коротким, но вежливым жестом показал Григорию на дверь. Они вышли. Павел Колычев на мгновение задержался у стола. Стукнул тростью, улыбнулся, переворошил раскиданные листы.
– Да, точно, уже неделю порядок не наводили, – проговорил он и ушёл, под шелест бумаги.
Запер кафедру, вежливо попрощался и зашагал вниз по лестнице. Григорий проводил взглядом его. Свернул за угол, в нишу под лестницей.
Катькин голос звенел меж ушей. Тихий: «Эй, что за такфириты такие?»
– Любители кидать «такфир» – запрещение без обоснования. Есть у нас такие, замотаются в чёрное и режут всех подряд. Отец ещё ходил на них промыслом. Но это точно не к тебе, Катенька... Хотя погоди: может, всё было наоборот? Ты Павла Колычева или этого Теодоро, помощника его, за ересью какой не ловила?
В ответ – эхо мысли, задумчивый, непередаваемый в словах звон... Григорий почесал в затылке, оглянулся. День шёл к вечеру, голоса затихли, весь третий этаж библиотеки тёмен и пуст.
– Кать, скажи, что я дурак... – негромко себе под нос сказал Григорий, сам ёжась от собственных мыслей.
«Ты дурак, – весело, хорошо хоть неслышно откликнулась призрак. – А что такое?»
– Да ничего. Была у меня как-то знакомая. А у знакомой был хомяк. В клетке сидел. Симпатичный был зверик.
Протянул по голове мысль, снова – подступил с засапожником к запертой двери. Язык замка заскрипел и упёрся, но потом не выдержал – поддался с сухим коротким щелчком, разлетевшимся эхом по гулкой тишине коридора. Григорий снова – толкнул дверь, вошёл.
«Эй, ты же не собираешься...»
– Жалко тварь в чайнике, хоть демон, а тварь же, Божией волей созданная.
«У нас говорили, что оно неживое. Правда, когда я такое уже у вас в плену брякнула – ваш зверомаг пыталась мне морду набить. Ладно, чего-нибудь горючее с собой возьми – он из чайника голодным и злым вылезет».
– Ладно, – согласился Григорий.
Сгрёб не глядя кучу бумаг со стола. Проскочил дальше, в каморку – кабинет боряича Колычева. Зажёг лампу, потом достал чайник, повертел в руках, вылил воду, поставил на стол. Нагрёб бумаги – потом сообразил, что делает глупость, вдруг нужные? Убрал листы в карман от греха подальше, сунулся в угол, заметил у печки мешок с углем. Вытащил пару кусков.
Снова звоном в ушах подсказка:
«Достаточно».
Поискал образа – перекреститься – не нашёл. Аккуратно ножом вскрыл подставку. Звон в ушах – пенье, Катерина завела какой-то странный, ритмичный мотив. В проделанной ножом щели мелькнула искра огня. Она и вправду была похожа на хомяка. Или на мышь, тонкую, с острой мордочкой. Беззвучно вылезла, закрутила носом, дрожа. Григорий улыбнулся, толкнул ему уголёк. Создание фыркнуло – беззвучно, только яркая искорка замерцала, заиграла огнём в полутьме. На глазах у Григория чёрный уголёк пошёл таять, пока не исчез без следа. Потом другой, потом тварь-демон фыркнула снова, внезапно – уткнувшись носом Гришке в ладонь. Она не обжигала, просто – на миг закололо пальцы, по телу прокатилось сухое, приятное тепло. Пение Катерины между ушей стало чуть отчётливей, громче. Григорий на всякий случай перекрестил странную тварь, та фыркнула, встала на задние лапы. Смешной.