Григорий огляделся – волшебный сом вынес его обратно, к слободе речников. Тропка к дому Катерины, над рекой, за затоном – таял, растекаясь пластами, сизый волшебный туман.
«Ну, будет местным ещё одна сказочка про злого финского колдуна», – подумал Григорий.
Потянулся в карман, набил трубку. Черкнул огнивом раз и другой – тщетно, промокший трут не хотел хватать искру и загораться. Хотел было выругаться и не успел. Мышь-демон высунул из рукава острый нос, вспыхнул в ночи тёплой оранжевой искрой. Трубка зажглась об неё, сизый дым, клубясь, поплыл над рекою.
– Итак, – Григорий, глядя, как ветер разматывает и несёт к югу невесомые сизые струйки, с чего-то начал рассуждать вслух. Словно рядом стоял ещё человек и по реке бежали солнечные зайчики… Хотя с чего бы, вечер сейчас? – Итак, чего мы имеем? А ничего. Что Сенька Дуров крутится в Университете, чего-то избегая там тебя, Катенька. Как сказал майнхерр Мюллер – даже прятался там от тебя. И от меня. А в слободе-то наоборот был, борзый. И ещё, все говорят – и Пауль, и Колычев, что той ночью всё было тихо, вот только мамонт ругался непонятно зачем. Варвара обещалась узнать, на что его чаровали. Надеюсь, узнала и завтра расскажет. Что ещё? Что ты, Катька, работала на литературной кафедре у младшего Колычева, и что его помощник ругался с тобою порой и даже в сердцах обвинял в такфиризме. Судя по отсутствию в доме у тебя чёрных платков и прочего – скорее, наоборот, это так неудачно разминувшийся со мной Теодоро склонялся к какой-нибудь ереси. Впрочем, это всё пока со слов боярыча Колычева. И цена тем словам – даже не грош и не полушка медная, растают, как сизый трубочный дым. Боярич же, на очную ставку его не поставишь. Впрочем, этого Теодоро прямо завтра надо будет поймать. Что ещё? Думай, башка, думай, шапку новую куплю.
«Чтоб с ушами. Лохматую. Совсем на медведя будешь похож». – малиновым колокольчиком прозвенел меж ушей смешок Катерины.
Григорий невольно улыбнулся, посмотрел в небо, улыбнулся точёному профилю – дымной серебряной нитью плывущему на фоне туч. Вроде и Катька улыбнулась ему. Затянулся снова.
Отсыревшая трубка хлюпала и немилосердно горчила, Григорий сплюнул в сердцах. Выколотил её об каблук, продул, потянулся – убрать в карман. Нащупал там что-то хрустящее, вытянул, глянул при свете луны. Листы. Сложенные и смятые как попало листы, почти случайно прихваченные на кафедре Колычева. Один сверху – белый, гладкий, не бумага – пергамент, судя по размерам вырванный из книги еретиков. Типографские буквы соскоблены, что-то написано поверх от руки. Видеть бы что... Мышь-демон фыркнула, почуяв его мысль. Вылезла на рукав кафтана, обдав мягким теплом плечо. Вспыхнула на миг, бросив на лист луч яркого жёлтого света. Буквы сложились в слова:
«Здравствуй, милая доченька»…
Ой.
– Это то, что я думаю, Кать?
Судя по тому, как малиновый звон голоса мигом сменился на тяжёлый, надрывный плач – таки да. В карман у Григория каким-то дьявольским колдовством завалилось ответное письмо Катерине из Трёхзамкового города.
«Григорий, берегись. Замри, не двигайся Бога ради!»
Голос Катерины промеж ушей – взорвался вдруг, зазвенел диким тревожным набатом. Григорий послушно замер, каким-то чудом не дёрнувшись, осторожно поведя взглядом по сторонам. Запах ударил в нос – перебивая речную сырость и полночную, осеннюю хмарь тягучий и сладкий, скребущий по ноздрям запах. Неслышный голос – не Катерины, протяжный, булькающий звук – прошёл иглой по ушам. Под ногами – лиловые, трепещущее огоньки. Они выросли на глазах, развернулись в цветы с влажными, мясистыми лепестками. Заверещали, заскрежетали, махая листьями. По соцветьям вспыхнул лиловый, противный для глаза огонь. Тонкие ножки, мясистые, горящие огнём лепестки. И кривой, острый клык-кинжал вместо соцветия. Ростки поднялись на глазах, распрямились на тонких и гибких стеблях. Пошли кружиться, поводя и махая в воздухе лепестками, словно принюхиваясь – и капли влаги дрожали на острых иглах клинков-соцветий. Когда лепестки сталкивались – раздавался противный, скребущий по ушам звук.
– Что за хрень? – спросил оторопело Григорий, глядя, как цветы его окружают.
Как ходят, махая лепестками, вокруг, светясь и ощупывая воздух. Кольцо сужалось, и голос Катерины между ушей мешался с верещанием цветов, звенел тревожным, надтреснутым звоном.
«О Господи, Господи, нет!.. Не здесь!.. Лоза Азура...»
Григорий вздрогнул – вспомнив рассказ о гибели Тулунбековых. Лоза, погубившая Андрея и едва не доставшая Катерину в тот день. Вот она какая, выходит, боевой демон еретиков. Ещё один. И...