– Демоны, блин, – проворчал в усы Григорий, глядя, как тает в лапках мышки-демона щепка. Как умильно дёргается острая мордочка, как плывёт, приятно щекоча кожу, сухое тепло. – Прикармливаются на уголёк, изгоняются матом. Дела. А морена, она к каким относится?
«Низший-средний, по нашей... еретической-то есть классификации. То есть тварь разумная и, вроде, воля даже как есть, но... Как это сказать по-вашему? Лоха на мясо за мелкий грош... Навроде как каторжнику вашему тюрьму на войну заменили. А для высших – это та же еда...»
– Для них всё еда, как я погляжу. Весёлые дела, похоже, в адском уезде творятся. Ладно, леший с ними. За Стенькой посмотришь пока? Пару дней, куда ходит, что делает...
«Хорошо... – прозвенел в голове Катькин мягкий и ласковый голос – А ты куда?»
– Надо бы Варваре рассказать, она в этих демонских делах больше меня понимает. И в мамонтах, не мог ли он на что-то вроде вашего колдовства так беспокоиться. Поздно уже. Хотя жаль, что мы порознь вернулись.
«А в этот ваш…»
– Лазоревым кафтанам тоже, по-хорошему, сказать бы. Эта ваша того самого Азура, да в столице – это прямо по их части. Да только считай чутьё – шуму много будет от них, и суеты, а толку никакого. Спугнут. Ну, может, мелкую рыбёшку вроде Сеньки выловят, не верю я, что он старшой среди неведомых татей или того же «комара» сам знает. Так, шелупонь на побегушках. И выловят лазоревые кафтаны такую же шелупонь, да и докладать торопливо и на радостях станут: всё спокойно, пойманы еретики и заговорщики, пресекли. Нет, рано им знать. Сами пока.
Глава 12
Когда Григорий вернулся домой, сёстры уже давно посапывали на печи, а вот мать с чего-то не спала. Вышивала красной ниткой полотенца при тусклом свете свечи, щуря ослабевающие глаза на тонкую сверкающую паутинкой в ладони иголку. Увидев сына, как-то просветлела лицом и сказала:
– Вернулся? А мне не спиться чего-то. Поздновато ты…
Сердце у Григория ёкнуло и сжалось. Вот также мать отца с такфиритских походов ждала, и бабушка – деда из-под Колывани. Спросит сейчас чего, как ей в глаза врать, что чудом да помощью Кати и мыша-демона жив остался? Придумать, чего и как соврать, Григорий не успел. Огненный мышь то ли оголодал, то ли ещё чего. Но стоило Григорию скинуть кафтан, как он, не дожидаясь разрешения, вылез из рукава рубахи, пустил в воздух рыжую яркую искорку, фыркнул и стремглав кинулся в печь. Как пловец в реку с обрыва, так и он нырнул в тлеющие багровым жаром угли. По избе прокатилось сухое, приятное коже тепло – волна самого настоящего блаженства.
– Ох, – вскрикнула и вскочила мать. – Это ещё что такое?
– Ну… – смутился Григорий. – Вот. Зверушку домашнюю в дом решил новую взять.
– Я вижу. Что. Это. Такое?
– Ну… мышь огненный. Демон, трофейный, можно сказать. Но он хороший. Ты не переживай, их и лазоревые, и в церкви проверяли, всё нормально. А так он мне сегодня помогал, вот и решил – пусть живёт. Угольками питается и щепками, только не перекармливать сказали.
– Ну раз не перекармливать, то посмотрим, кого вы тут подобрали на этот раз, – хмыкнула мать.
Григорий в ответ тоже заулыбался.
Начались их «находки» с голодного щенка, которого Григорий подобрал на улице. Понравился ему смышлёный малыш необычной рыже-белой раскраски. Так и осталось неизвестным, откуда в жилецкой слободе взялся щенок сторожевых пастушьих собак из аллеманских земель Шотландии. Он быстро вымахал в серьёзного пса с длинной жёсткой шерстью, размером пусть и не самым крупным в слободе – но быстро всем собакам доказавший, кто отныне в округе самый главный. Назвали его Молчун: и по хозяину, и потому что, в отличие от соседских пустобрёхов, лаять пёс не любил. Зато если уж нападал, то молча и насмерть. Что когда на загородное огородие попробовала было сунуться стая помесей волка и собаки – Григорий тогда даже пальнуть не успел, как Молчун с негромким рыком перегрыз горло обоим чужакам. И когда разок уже на подворье в отсутствие хозяина попытался сунуться вор: Молчун сначала прокусил мужичку обе ноги, а уже потом позвал людей.
Вторым стал подобранный сёстрами непонятно где облезлый котёнок. В итоге откормленный и вымахавший в трёхцветного, очень пушистого и наглого кота по кличке Падла. Кличку котяра получил за наглость и принципиальную вороватость – таскал всякую всячину кот исключительно из любви к искусству, впрочем, никогда не переступая черты, за которой влетит серьёзно. Но при этом оказался потрясающим охотником на мышей, напрочь выведя грызунов не только у себя дома, но и у соседей. За что и получал всегда прощение после очередной выходки.