«Красавцы, – хихикал голос Катерины между ушей, – орлы».
– Веселей, курицы мокрые, – рычал боярин, оборачиваясь и приподнимаясь в седле.
Аллеманский тяжеловоз под ним прогибался, задирал морду, сурово ржал – не надо быть мастером зверей, чтобы понять, что конь о них всех и о боярине отдельно думает. Глухо бил привязанный к седлу тяжеловоза барабан, звук сливался с треском перьев на крыльях, стуком берендеек-пеналов на перевязях и с лязгом сотни копыт, плыл над землёй суровым, раскатистым басом. Григорий самым наглым образом заснул, откинувшись на луку седла и задрав в небеса лохматую, вьющуюся на осеннем ветру бороду.
Через час его разбудил крик: «Ура!». Открыл глаза, проморгался, увидел, как их жилецкая сотня колонной выворачивает на смотровой луг. Справа горка насыпана, на насыпи флаги, стоит палатка – жёлтый и алый шёлк её переливается, блестит ярко на солнце. Перед нею, степенно и в ряд – жёлтые, алые и чёрные высокие шапки, не по времени тяжёлые шубы, долгие бороды: видно, как блестят серебром. С разрядного приказа дьяки и головы, а может и воевода – точно, над одной из высоких шапок поднят трёххвостый, развевающийся по ветру бунчук. Старый Лесли, неймётся деду. Ладно, – подумал Григорий, перевёл взгляд влево, на дальний край луга. Насыпь, ростовые щиты-мишени, аляповато раскрашенные мордами демонов.
– Похоже, Кать?
«Не очень... Хотя третий слева – явно ликтор. Выглядит, будто этого рисовали с натуры».
Григорий пригляделся – из всех страхолюдов третий слева оказался неожиданно милым на вид. Диковатый, странный, но хотя бы не очень большой паук. С человеческим – почему-то – лицом и большими, размалёванными в две краски глазами. Чем опасен? Этого Григорий спросить не успел. Команда – налево, кругом, к торжественному проходу с салютацией – ружья зарядить, приготовиться...
– А может, не надо? – рявкнул было Григорий, но поздно.
Колонна заворачивала уже. Осталось от души матюгнутся, прикинуть количество идиотов, по привычке забивавших сейчас пулю в ствол – вместо холостого заряда пороха. Помножить на ещё отцом вбитое «впустую, в небо не целься, в ангела попадёшь». Вычесть воеводу – как самую яркую, очевидную и так и притягивающую все мушки цель. И вывести из всего этого расстояние от смотрового луга до Лаллабыланги. Пока прикидывал – салют успел рявкнуть и дым рассеяться – повезло. А снесённую с головы шапку старый Лесли явно уже записал в «невзгоды и тяготы воеводской службы».
Зато непарадная часть стрельбы прошла на славу, лихо, под гиканье и отчаянный лошадиный храп. Сотня развернулась чётко, по уложениям, крутанула на полном скаку «карусель», лихо расстреляв все мишени, благо они не отстреливались и вообще – стояли как паиньки и вели себя мирно. Потом собрались, построились снова. Боярин Зубов привычно ругался. Григорий откровенно зевал в седле, Ласточка под ним мотала головой и фыркала, явно прикидывая в уме расстояние отсюда и до кормушки...
Над головой – небо синее, блёклое, всполохнутые птицы кружились, крича с высоты матерно на суетящихся зачем-то людей. Цокот копыт... Звонкий и мерный звук, привычный настолько, что почти не воспринимается ухом. Только загудели и стихли вокруг голоса. Обычные, человеческие, в ушах. А Катькин, призрачный, меж ушей – стал резким, пронзительно – тонким.
Что такое?
Григорий выпрямился, рывком, огляделся. Заметил боярина и, рядом воеводский порученец, молодой ещё юноша на тонконогом арабском коне. Тонколицый, изящный, султан из перьев над головой, а плащ – шикарный малиновый плащ за его спиной – развевался, подобно флагу. Вот он хлопнул, надутый ветром, потом опал, открыв ещё фигуру… А за спиной у порученца мелькнул знакомый лазоревый, с васильками рукав. Холодное, острое лицо, внимательные глаза – они скользнули вдоль строя, мельком, задержавшись на Гришке. Бумага, переходящая из руки в руку. Лицо боярина налилось кровью, дёрнулось, клочковатая борода взвилась, закрутилась как флагом. Пахом Виталич явно собрался сказать что-то снова, опять в мать и во прах.
– Не нужно, – оборвал его махбаратчик. – Приказ всё едино согласован уже. Выполняйте.
Григорий толкнул коня. Ласточка под ним фыркнула, негодующе мотнув головой. Подошла, ленивым шагом поближе.
– Что там? – негромко спросил Григорий.
Смерил лазоревую бекешу глазами. Боярин выдохнул, сердито тряхнул в воздухе измятым листом-приказом:
– Что, что... Произвести поиск в сторону бога-душу-мать какой-то усадьбы... Немедленно, то есть сейчас. При возможном магическом противодействии – действовать по обстоятельствам. Каким обстоятельствам мать-их-растак? И каком мать-вашу-снова противодействии?