«Эх Гришка, ну ты и болван, — подумалось невольно и про себя, — чего тебе стоило, дураку, вчера прогуляться по этой улице?»
— Кто ж тебя так, Катя-Катерина?
«Не знаю… не видела… Домой вечером заходила, уже на крыльцо поднялась. За плечо дёрнули, потом в спину… больно, как огнём обожгло. А потом ноги отнялись, и пол в голову ударил. И всё. Слушай, а почему ты меня видишь?»
— Не знаю, как-то пошло. Иные маги, вон, в университете учатся, молниями или ветрами шумят, корабли воздушные в небеса поднимают. А мне, похоже, такой ярлык от Бога Единого выдали. Надо бы зайти, проверить, да лень.
То, что проверка от Кременьгардского университета, скорее всего, закончится лазоревыми сапогами и васильковым кафтаном царёва мухабарата — говорить не стал. Григорию и свой зелёный, жилецкий нравился, да и до того ли Катьке теперь? Ей по-хорошему уже вообще ни до чего дела нет, кроме воскресения мёртвых и жизни будущего века. Но это когда архангел Джабраил затрубит.
— Э-эх. Катя, хоть что подскажи. Всё равно найду ведь гада.
— Не надо, не ищи…
Показалось или просто задул так ветер? Поколебал, издёргал сизый табачный дым — но Григорию показалось на миг, что призрак ему испугался.
Глава 2
Ладно, призрак есть призрак, в очную ставку его всё одно не поставишь, на дыбу тем более. Слова его все едино останутся ветром. Искать, так искать, и самому — а решившись и тем более пообещав вслух, Григорий за дело взялся серьёзно. Эх, жаль тут не лесная охота, а он не гончий или там борзой пёс. Взял след — и беги по нему, распутывай петли. Здесь-то след есть, а куда пока бежать — неясно.
«Ты, Гришка, когда так шатаешься — больше на медведя похож», — сказала призрак, мелодично и звонко, прямо в ухо, будто и рассмеявшись.
Григорий только пожал плечами и улыбнулся тени в ответ.
Обошёл её хоромину дважды, пересчитал заборные планки — две сбиты, на честном слове торчат. В противоположную от улицы сторону, а дальше тропка к реке. «Учтём», — хмыкнул про себя Григорий, припомнил всё, чего слышал с утра. Почесал в затылке — снова, и опять услышал между ушей звенящее, призрачное: «Дыру протрё-ё-ёшь».
— Не, не протру. Одно жалко, мужик, что тебя ножом ткнул — мелкий. Я ж его, когда бить буду — завалю, прежде чем разогреюсь…
Снова фырчание, неслышный — но словно обиженный глас:
«Говорю же, не видела я его. Почему не веришь? И почему мужик, а не баба?»
Григорий в ответ хмыкнул, обрадовавшись возможности поговорить:
— Не-а, — сказал он, подняв для убедительности палец, — баба, если кого изводить начинает — так изводит до основания и только потом соображает — зачем. Наши как пойдут сковородкой махать… Одним ударом тут вряд ли бы дело ограничилось. Была бы каша, на ремни бы искромсали… ой, извини. А потом женский клинок — он в два раза шире и изогнутый, как… — улыбнулся, с силой прибил похабную шутку, гуляющую по слободам. Почесал в затылке: — Не-а, мужик он был. Мелкий, ниже забора. Кусачий только, что твой комар.
Прозвенели церковные купола, «лунный» шар в вышине затрещал и закрутился, бросил на улицу и во дворы поток мутно жёлтого, но яркого света.
— Богато живут, станичники, — проговорил Григорий медленно, поднял голову через забор, оглядел тихую ночную улицу.
Шар был один-единственный, но светил ярко, освещая улицу от заставы с рогатками до церкви и губной избы. Заборы, деревья, коньки, крыши и верхние светлицы теремов… Залаяли первые собаки, звеня вёдрами — прошла опоздавшая баба, караульщики у рогаток закричали протяжно и бессмысленно, развлекаясь и пугая воров.
— Вот это я понимаю, бдительность. Это они всегда такие или строго после беды? — хмыкнул Григорий, усмехнулся.
Призрак не ответил, лишь по краю сознания долетел кошачий обиженный фырк.
Григорий повернулся, ещё раз осмотрел с улицы избу Катерины. От ворот — протоптанная дорожка, два дерева, по земле полосами плыла густая, непроглядная тень. Дом — обыкновенная изба в три клети с высокой крышей и белёной трубой, но сейчас, в ночи всё казалось мрачной, суровой глыбой. И ещё нехорошим, нежилым, промозглой стужей несло от неё. Быстро же по холоду и осени жильё таким становится… неуютным. Григорий хмыкнул, выдул облако дыма из трубки, пошёл туда. Поднялся на невысокое, без крыши, крыльцо. Огляделся, зажёг лучинку.
Первая клеть — сени, узкие и длинные, в пол бревна шириной. Входная дверь, тяжёлая, резного дерева — убийца оставил её нараспашку, да оно так и стояло с тех пор. Входная распахнутая, по бокам ещё две двери: в тёплую избу и светлицу, одна раскрыта тоже, другая закрыта и для верности подпёрта чурбаком. Ну да, осень на дворе, ночи студёные, и зима близко. Не по времени светлицу открытой держать, все в тёплую избу, к печке поближе жмутся…