«Григорий, миленький, убери это!»
Тёмный подвал, знак на полу – на восемь лучей, странный и дикий, оставляющий боль в открытых глазах, а в закрытых – горящий ожогом сквозь веки. Равные, прямые лучи – острия, они свивались в середине, пульсируя, закручивались в странный, но симметричный узор. Григорий вгляделся было и бросил – от взгляда судорогой закрутило живот, а крик Катерины в ушах забился истеричным и громким плачем.
Григорий перекрестился – с трудом, руки вязли, тонули в воздухе, знак запульсировал, загорелся багровым, словно защищая себя. Удар сапога стёр один из лучей, сдвинул линии ока – знак вспыхнул, зашипел и погас. Ещё и ещё, пока, хлопнув, не оторвался каблук сапога, а стройные линии на полу не стёрлись в кашу и каменную, едкую пыль. Только тогда меж ушей затих истошный, жалобный крик – плач Катерины...
Осмотр усадьбы занял часа два. Вышел Григорий – сапоги и полы кафтана в крови, а лицо злое и мертвенно-бледное.
Сотня к тому времени подъехала уже, люди стояли строем вокруг, боярин Зубов на коне впереди, Варвара и Лихо чуть сзади. Григорий и не удивился совсем, увидев рядом с боярином всадника на мышастого цвета коне, в лазоревым с васильками кафтане махбарата. Знакомое, острое лицо, неподвижное и мало что выражающее, Тот обернулся, уставился на Григория, смерил глазами его. С высоты седла, серыми, немигающими глазами. Чуть дёрнул острым лицом, его тонкая, подстриженная на такфиритский манер борода приподнялась в ожидании. Григорий подошёл, вытянулся – повернувшись к боярину и нарочито игнорируя лазоревый как васильки кафтан.
– Чего там? – спросил боярин.
– Там каша, Пахом Виталич, – проговорил Григорий. – И кровь.
Медленно – почему-то это казалось сейчас очень важным – очищая сапоги о траву. Чёрная кровь никак не хотела отставать, суровый боярин хмурился, смотрел диким взглядом. Борода его шевелилась, крутилась в такт произнесённым Гришкой словам:
– То ли двадцать, то ли тридцать человек. Было, я не мясник и не табиб или лекарь, не могу разобрать, какой кусок к какому телу относится. Много там было народу. Боевые холопы, дружинные, слуги... Две девки молодые и женщины из прислуги. Кухарка старая, и девочка какая-то лет пяти. Точнее, теперь два уже. Две. Половинки от девочки, да сарафан порванный...
Призрак – тень Карпа опять сгустилась, мелькнула в уголке зрения. Протянула – тонким голосом, бессмысленное: «А чё такого?»
Григорий замер – сдержался с трудом, чтобы не послать его при всех, в голос, площадным матом. Призрак словно почувствовал – задрожал и опять растаял, затих. Григорий перевёл дух, посмотрел на боярина и продолжил:
– Помните, Пахом Виталич, мы с вами Жирдяту-варнака брали, его как раз лазоревый потом забрал, вместе с чистосердечными листами на трёх душегубов-боярычей? С двумя – не знаю «что», а вот с одним вот он, тут был. Карп Дуванов успел бежать. Уйти, да в поместье со слугами и холопами боевыми засесть, забором загородится. То ли за ленту думали лесами проскочить, то ли наоборот – дождаться, авось Ай-Кайзерин гнев на милость сменит. Не понятно уже. А понятно другое...
Григорий плюнул, переводя дух. Смерил глазами махбаратчика, тот смерил глазами его. Холодными, внимательными серыми глазами. Захотелось стукнуть того – с маху, чисто проверить изменится ли на этом лице такое спокойное выражение. Григорий сдержался – с трудом, перевёл взгляд обратно на боярина и продолжил:
– А понятно, что людей в махбарате не склад. Если дворня не поверит в милость Ай-Кайзерин, варнаков за эту милость сама не сдаст и супротив царской воли в бега ударится – на это, Пахом Витальич, как на грех нам смотр примерно рядом назначили. Подменить воеводских птиц своими, прокаркать по-вороньему левый приказ, как бы случайно загнать нас, куда Макар телят не гонял, да самому приехать сюда, вместе с нами, тоже как бы случайно – хороший план. Боярское имение, по уложению – нас были обязаны пустить на постой. Только душегуб заметил, что в его сторону мамонт бежит и... Пахом Виталич, там в подвале заклинанательный круг был. И...
И снова провалился в звон в ушах, крик – отчаянный, резкий крик – плач, голос призрака: «Григорий, миленький, убери это!»
– И что? – лазоревый всем своим видом демонстрировал: ну вот бывает такое в наших делах, это вам не шашкой махать.
– А если бы ты свои мутные дела не крутил с ученьем и противодействием, а нашу сотню сразу сюда честно послал, – заорал Григорий, – они бы там живы остались! Мы же совсем немного не успели, понял? Он же и эту девочку рвал, и дворню, которая пряталась – совсем вот недавно. Пусть они к тебе во сне придут, и ты им сам в лицо, душам православным да правоверным загубленным скажешь, почему мы не успели.