«Не боись», – с непонятной самому себе нежностью улыбнулся Григорий, обернулся.
Варвара сидела в трансе, и дудка пела, её волшебная музыка мешалась с шелестом веток и мягким звоном дождя. Нехорошо ей мешать. А жаль... Григорий потянулся, достал из кармана плотный бумажный лист, который подобрал рядом с капищем. В том подвале, в углу был фонарь. Самый обычный, масляный, из ярмарочного райка с картинками вытащенный фонарь. Свет его проходил сквозь бумагу, отображая тень на полу. Только в этот раз он отражал не раечное «Красавица и Париж» или «Честный таможенник из Гуаньчжоу». Григорий достал вытащенный из фонаря лист, оглядел, пользуясь последними лучами заходящего солнца. Плотный, очень белый, скользящий в пальцах лист. Не бумага – выскобленный пергамент еретиков. «Из кожи демонов» – как говорила Катька. А нарисовано на нём... Пригляделся, поймал тусклый луч света на лист. Та самая, восьмилучевая звезда. Знак куфра. В таком виде он уже не давил на мозг и не выкручивал наизнанку все чувства. То ли Григорий присмотрелся уже, то ли, выведенный на обычной бумаге, чернилами, вместо той тошнотворно воняющей хрени, от которой теперь придётся долго вычищать сапоги – знак терял волшебную силу. Просто очень сложный, хитро введённый геометрический знак. Взяли его и, не надеясь на собственные таланты каллиграфа, вставили в раечный фонарь, зажгли, отбросив на пол чёткую тень, перерисовали. А зачем? И откуда взяли его такой? В самом деле – старый Дуванов с линии трофеем привёз, а зачем – неизвестно?
Голос Катьки, звенящий, в ушах:
«Чёрта с два. Чёрта с два, Гришенька».
– Чего, Кать?
«Это... неправильно. Не наш знак. То есть наш, но неправильный, такое наши не нарисуют и в страшном сне. Большие, толстые линии на четыре и восемь... Тьфу, прости господи, просто на восемь сторон видишь? Это призывный контур, а эта розетка в виде ока – оно управляющий. И оно обязательно снаружи рисунка должно быть, а тут внутри, в самой серёдке. Мама, даже глядеть на такое страшно. И защитного контура вообще не вижу, а он, по идее, между призывным и управляющим должен лежать. В середину мясо кладут, чернокнижник на управляющий знак становится, защитным отгораживается и призывает... А тут... Тут этот дурак сам встал вместо мяса».
– Мяса, Кать?
«Ой, Гриш, прости. Когда учитель это говорил – я до самого конца думала, что он это в буквальном смысле».
«Хорошие, гляжу, у тебя учителя были, Катенька», – зло оскалившись, подумал Григорий.
Очень хотелось уточнить список имён на «набить морду». Но во-первых, у Катьки в голосе и так качалась истеричная нервная дрожь, во-вторых – за ними сейчас и так вся империя гоняется. И не на «морду набить», а по всей тяжести закона Божьего и человеческого. Ладно, потом, всё равно темно уже, не видно. Убрал лист в карман, огляделся, мысленно – прошептал Катьке что-то успокаивающее. Вроде затихла – и хорошо.
– Григорий, дождь кончился. Не заснул там? Подъезжаем...
Встряхнулся, перекинул себя на платформу, поближе к ней. Огляделся. Дождь и вправду закончился, Варвара выдохнула, стряхнула с себя магический транс, убрала дудку. Улыбнулась Григорию через плечо. Последний луч солнца раздвинул на миг облака. Зацепился за рыжие волосы, пробежал по губам лукавой и алой искрой, вспыхнул, обнимая ласковым тёплым огнём. Погас. Одинокий удар колокола донёсся с часовой башни. На башнях призыва протяжно запели, затянули азан далёкие голоса. Они въезжали в город уже. С севера, через аллеманские слободы, мимо весёлых, фахверковых домиков с белёными стенами, тёмными балками и острыми крышами, раскрашенными аляповато, в яркие, веселёнькие цвета. Лихо негодующе обфыркал их с высоты, поворчал на глупых людей – аллеманы строили дома тесно, стена к стене, честному мамонту ни пройти, ни проехать. Весёлая фроляйн в переднике погрозила пальцем ему их окна. Лихо фыркнул, взмахнул в ответ хоботом. Свернул в сады. Потом пошли заборы, Лихо подобрался у них, замер, втягивая хоботом воздух. Даже стал меньше на миг, прикинулся маленьким, всегда стоящим здесь холмиком. Варвара улыбнулась, видимо, почуяла звериную мысль. Григорий наклонился, потрепал звериную шерсть, шепнул ему тихо:
– Давай к левому...
– Почему? – удивилась Варвара.
Тут хобот Лихо метнулся, изогнулся по-змеиному в воздухе, нырнул за левый забор. Там что-то громко хрустнуло, потом хобот изогнулся снова, сделав в воздухе круг. Положил Варваре к ногам спелое алое яблоко...
– А мы там сторожа штрафовали на днях. За ненадлежащий вид самопала – пояснил, улыбнувшись, Григорий.
Лихо на это весело фыркнул. Варвара засмеялась, в шутку погрозила обоим пальцем.