— Да, конечно, как скажешь… — сказал ей в ответ Григорий, про себя улыбаясь.
И быстро, пока не заметили, пробежал глазами внимательнее найденные листы. Между кляксами там… Тут Катька заметила, что Григорий читает листы. Топнула неслышно ногой, пошла ругаться:
«Отдай! Мужик! Хам! Сковородкой бы тебя, да с маху, чтоб от пустой головы звон стоял колокольный»…
Призрак Катьки и впрямь пытался схватиться за сковородку, а уж ругалась она так, что Григорий невольно заслушался. Не забывая, впрочем, внимательно просматривать найденные листы. Первый покрыт кляксами и завитушками почти полностью, зато второй и третий только наполовину. А другая половина зато:
«И брошена я тут, одна-одинёшенька, как в книге у староверов — скитальцем в земле чужой».
«Засим пишу мало, да слёз лью много».
— Ой… да уж, написала.
«Отдай, это личное… И вообще — руки прочь, медведь ты болотный, мокшанский, лапы грязные свои не тяни с перепонками…»
— Не бывает таких медведей. И почему мокшанский, я ж по русской чети?
«Всё одно… Отдай», — протянула она, внезапно — тонко и жалобно шмыгнув носом.
— Ну, Катька, пожалуйста. Тебе уже всё равно, а мне эта, как бишь её… — напряг память, скосился на том «Оськи Златогоренко», по счастью открывшийся прямо на нужном слове. — Улика, вот. Может, я на улику комара этого зловредного поймаю, как щуку на мотыля? Набело-то переписанные листы — где? И кому писала?
Катька вздохнула — видно было, как задрожала, пошла бликами её прозрачная, тонкая из дыма и тоски сложенная фигурка:
«Белые варианты — их один человек обещал передать. А писала маме»…
Вот тут уж и вправду ой… От дыма защипало в глазах, и Григорию на миг захотелось самого себя по башке треснуть.
— Извини… — сказал он, наконец, — Мама — то где живёт?
— На Славянском. То есть — теперь это… Неважно… В Трехзамковом городе она живёт. Домик под сиренью…
Дом с сиренью, значит… В Трехзамковом городе, на той стороне, в самой серёдочке «земли войны», дар-аль-харба. И дар-аль-куфра, «Земли неверия» заодно. Столица еретиков, где демон на чернокнижнике сидит и бесопоклонника на шабаш погоняет. Оказывается, там цветёт сирень. И кто тут ловкий такой, что письмо туда через войну передать с оказией обещался?
— И кто? — спросил в самом деле Григорий, уже не в мыслях, а вслух.
Катька обиженно надула полупрозрачные, призрачные губы, отвернулась, сложив тонкие руки. Опустила голову — совсем как воробушек под дождём, печальный, мокрый и грустный. Буркнула:
«Не скажу. Может, и впрямь передал. Зачем его подводить, все же деньги человек взял, обещался»…
— Большие деньги?
«Рубль».
«Да твою ж через сорок сороков с протягом отсюда и до Анадыря», — протянул про себя Григорий, с силой — удерживаясь, чтобы не сказать весь загиб сразу и вслух.
Один Катькин рубль сложился в голове со своими пятнадцатью с полтиной царёва оклада. И это у них, жильцов надворных, обласканных, у простых стрельцов или пушкарей будет чуть поменьше, у дворян поместных, конно, людно и оружно служить выезжающих — на ту же чуть, но побольше, у бояр великих или университетских профессоров — у тех может и за сотню перевалить. Но то в год и больше землёй, крестьянской пахотой, пасекой аль каким огородием или вообще — медным баком и трубой для самогонного аппарата. Выходит что…
Григорий почесал в затылке, подумал. Дёрнул себя за бороду. Умных мыслей не было, ну хоть плачь. Ну кроме одного умного, но не осуществимого пока мечтания: разменять Катькин рубль на полушки, а лучше на тяжёлые медные пятаки, сложить в плотный холщовый мешок, крепко завязать, да хорошенько отлупить получившимся кистенём одного сильно быстрого на обещания человека. Пока мешок не лопнет или этот хмырь чистосердечное признание под приказную запись не даст. Потому что тут сразу два и серьёзных дела. Обман на целый рубль — это не медяк в базарный день стянуть из-за пояса, за такую деньгу указ бить на лобном месте батогами, а имущество пойдёт с молотка в оплату ущерба. Да и зачем виновному уже имущество, всё равно всей семьёй за Урал поедет на вечное поселение. А вот за обещание доставить письмо в столицу к еретикам… Тут уже государевой изменой пахнет, за это если вместе с ссылкой всего-то уши обрубят и ноздри вырвут, считай — легко отделался.
Ну и на «комара»-убийцу пальцем покажет… чтобы про адрес письма Григорий смолчал в допросных листах. А может, это и есть «комар»? Навряд ли, скорее тут двое. Один рупь у Катьки выманивает, другой вначале бьёт в спину и режет, потом два алтына сукном брезгует взять. Или не брезгует, а просто спугнул его кто? Ладно, гадать пока нечего, надо искать, раз обещался…