Стоило ей только сделать глоток шампанского, как она вырвалась из узды, словно лошадь из западни, и пустилась галопом. Мне с трудом удается не отставать от нее. Она принимается болтать по поводу материнства, как будто приняла мой небрежный вопрос за искренний интерес. Она рассказывает мне о своей работе фотографа, рассказывает о двух своих подругах, которых я когда-то случайно встречал. Время от времени она упоминает своего мужа, и его имя звучит совершенно естественно, словно она не помнит, что мы ему когда-то наставляли рога. Она ни о чем меня не спрашивает. Неужели ей совершенно неинтересно?
Я всегда ее немного побаивался. Можете себе представить такое? Чтобы я боялся? Дело в том, что я видел ее именно такой, какой она была, слишком похожей на меня, слишком необузданной и эгоистичной. Она использовала меня точно так же, как я ее, хотя никогда не призналась бы в этом.
Да, мы веселились. Она бывала забавной по части воображения, и это меня по-настоящему возбуждало. И, боже мой, она была совершенно уникальна в своей счастливой готовности вытворять все, что угодно, в постели и не только в постели. Она была намного храбрее, чем я. С готовностью опускалась на колени где-нибудь в укромной аллее, стоило мне только изъявить желание спустить брюки. Обычно мне не хватало смелости на подобного рода вещи в трезвом состоянии, но тогда мы часто бывали пьяными. Дело в том, что я жертва излишней стыдливости, присущей жителям трущоб. Старомодный рабочий класс обладает слишком высокими нравственными устоями, когда дело касается занятий сексом в общественных местах и всего такого прочего. Мы не можем подвергать себя подобному риску и предпочитаем заниматься порнографией в уединении собственной спальни. И только абсолютно неотесанные деревенщины и шлюхи позволяют себе трахаться прямо в барах Ибицы. Но Конни-то не шлюха, и никогда не была. У нее подобные поступки не казались развратом, а были естественной необходимостью, каким-то животным инстинктом.
Но любила ли она меня когда-нибудь? Я теперь постоянно возвращаюсь к этому вопросу. Черт бы побрал Крейга. Никогда прежде я не задумывался над этим. Что этот парень наделал? Теперь я не могу выбросить его вопрос из головы, и мне очень хочется узнать. Очень хочется узнать, любила ли меня Конни когда-нибудь. Мне просто необходимо это знать.
Конни — яркая, страстная женщина, творческая натура, которой трудно угодить. И теперь, когда я вижу, как она так и светится, излучая удовлетворение и чертово счастье, я задумываюсь, смог ли бы я принести ей его. Смог ли бы я заставить ее отказаться от флирта и рискованных похождений, как это сделал Льюк? Я всегда считал его настоящим олухом, но, может, он лучше меня. Может, она выбрала его.
Я сам бросил Конни, и хочу, чтобы это было отмечено в нашей истории. Она оказалась слишком прилипчивой, увлекающейся и была способна внести слишком много беспорядка в мою жизнь — просто перевернуть все вверх дном, поэтому-то мне и пришлось сказать — довольно. Однажды ночью она звонила мне восемь раз. Я сказал, что хочу с ней увидеться, и пригласил приехать к себе, а она не смогла найти мою квартиру. Она никогда не записывала мой адрес и никогда не приезжала ко мне в трезвом состоянии. Боже мой, сообщения, которые она мне присылала, казалось, принадлежали безумной. В первом она обвиняла меня в том, что я будто бы в ожидании ее трахаю другую. Будто у меня есть на это силы! Во втором она, казалось, была на грани слез. В третьем она истерически кричала, что мне не удастся от нее избавиться, и требовала, чтобы я перезвонил ей и объяснил, как найти квартиру. В своем восьмом сообщении она переменила тактику и холодно заявила, что хотя я и хорош в постели, но не настолько (это неправда!), чтобы она в поисках меня весь вечер таскалась по Восточному Лондону.
Глупая корова!
Она умудрилась учинить настоящую ссору со мной и прошла через весь спектр эмоций, а я даже не брал телефонную трубку.
А было время, когда я посылал ей сообщения, шутливые, игривые сообщения, в которых просил ее о встрече, а она даже не отвечала. Холодная как лед или безумная, как Шляпник? Эти два состояния разделяет тонкая линия.
Мы подолгу беседовали. Кое-что из того, что она мне сказала, останется со мной навсегда. Ее наблюдения были такими точными, казалось, она постигла самую суть меня. Временами мне казалось, будто никто в целом мире не знал меня лучше, чем она. Даже я сам. Казалось, она была способна докопаться до моих глубочайших опасений, самых сильных моих страстей, жизненных моментов, которыми я гордился, и тех, которые заставляли меня корчиться от стыда.