Наверное я брежу: краткое забытье прервало легкое касание влажной ткани к лицу. С трудом разлепив веки, я поднял голову. Тусклый свет масляной лампы не давал глазам разглядеть многого, но тонкую руку с медным браслетом я узнал! К пересохшим губам прикоснулась чашка с водой и дивно вкусная вода полилась в рот. Ноздрей коснулся аромат благовоний.
– Любимая! – прошептал я, когда чашку отняли от губ. – Ты осмелилась навестить меня!
– Хотела бы я услышать такое в свой адрес! – раздался звучный грудной голос чуть в стороне и я вздрогнул, как от удара палкой.
Жена хозяина стояла, сложив руки на своей большой груди, и платье ее белело меж полами темной накидки.
– Ты бегал от меня, как от священной обезьяны, – продолжала меж тем госпожа, – и чем все закончилось? Висишь, как овца на крюке! А мог бы наслаждаться моими милостями, не вызывая недовольства моего мужа. Тебе, красавчик, даже и притворяться сильно не пришлось бы – меня удовлетворила бы самая малость твоего внимания! Ты предпочел мне рабыню… Да, здесь ты по своей вине!
Я в ужасе замер, если женщин здесь увидят – мне точно конец!
– Но я не злопамятна! – сказала хозяйка. – Доверься мне и ты не умрешь! Мерит, заканчивай, мы уходим!
Они ушли, забрав светильник. Как же я, несчастный, докатился до такого? Это всё мое невезение, оно не покинет меня и после смерти моей!
Став рабом, я клял свою участь, злых братьев, нищету, и даже посмел упрекать Господа. Но слезы высыхают, а ощущения притупляются – и вот я уже верчу головой по сторонам, разглядывая чужие города и людей. Работорговец присоединился к большому каравану, который шел в землю Нут. Пока мы шли по густонаселенной местности, я с товарищами по несчастью были связаны одной веревкой, а когда началась пустыня – нас развязали, куда бы мы делись, если бы разбежались? Голод, дикие животные и кочевники прикончили бы беглеца вернее, чем порка. Женщин, которые стоили дороже, пересадили на верблюдов, а товары перегрузили на рабов. Кто-то нес куски киновари, меди, железа или соль, кто-то ароматную смолу или земляное масло в кувшинах. Мне же досталась корзина с сушеным хлебом. Она была ужасно громоздкой и неудобной, а сам я не выглядел крупным. Корзина натирала плечи, но с каждой ночевкой пустела и мне завидовали, оттого часто получал я щипки и подножки. К Фивам мы пришли без особых потерь, там меня и некоторых других купил перекупщик. Нас посадили в тростниковую лодку, которую тащил на привязи корабль с парусами. Я опустил руку в Великую реку, но стражник хлопнул по ней тупым концом копья, а после указал на берег, возле которого лежали, как мне показалось, стволы деревьев. Я прилежно смотрел на них, не понимая, что в них странного, как вдруг у одного из стволов откинулась вверх часть и оказалась розовой пастью, окаймленной острейшими зубами. Я содрогнулся, неужели одно из чудовищ может скрываться под лодкой? Но лодку ничто не потревожило и мы благополучно добрались до другого города, в котором меня и купил господин. Богачи любят окружать себя красивыми вещами и прислуга должна быть под стать. Будь я уроженцем здешней страны, быть мне комнатным рабом, а с умением писать мог стать помощником управляющего. Но я не знал местного наречия и меня определили помогать старику-садовнику. Я легко освоился, ведь кирка мне привычна, а сад был невелик. Жизнь стала налаживаться, меня даже выпускали на улицу – нарубить свежего тростника для посыпки пола. Кормили рабов хорошо, я учился языку хозяев и даже усвоил несколько фраз из языков других рабов. Открыв, что большинство слов из рабских наречий ругательные, я смутился и помолился, чего давно уже не делал. Усомнился ли я в вере от отчаянья? Властен ли Наш Бог над этими землями? Я видел сонмища капищ других божеств. Сильнее ли они Бога или суть фантазии местных племен? Если судить по проявлению силы, то египтянам духи и боги их земли покровительствуют, но надолго ли? Если столкнутся противоборствующие народы, каждый со своим покровителем, кто победит: те ли, чей бог сильнее или те, кто прав либо сильнее оружием? Есть что-то над богами и людьми? Судьба или всеобщий закон? Видимо у меня было много досуга, раз я пустился в такие размышления. Тогда же я полюбил, впервые и отчаянно. В саду росли розы и старый садовник составлял букеты и носил их в господский дом. Как-то раз он занемог и отправил с букетом меня. Ужасно робея, я подошел ко входу для слуг и замер, не зная, как поступить: ждать или кликнуть кого-то из домовых прислужников. Ожидание мое не затянулось. К дверям прибежала девушка, гибкая и тонкая, как тростник. Лоснящаяся кожа была черна, как и волосы, но полные и мягкие даже на вид губы были пунцовыми. Огромные глаза и изящный носик премило сочетались с большим ртом. Она широко мне улыбнулась, обнаружив жемчуг зубов, и слегка картавя, спросила: