– Это ты удивительный раб, о котором я наслышана? – раздался женский голос и я увидел перед собой женские сандалии.
Поскольку обращались ко мне, я поднял голову. Я увидел дебелую женщину сорока лет. Она была коренаста, с большими грудями и больше похожа на крестьянку или жену зажиточного горожанина, если бы не холеное лицо, дорогое платье и руки, не знавшие веретена. Несомненно, это была хозяйка. Я пал ниц к пальчикам с ногтями, окрашенным красной краской.
– Не знаю, госпожа, – отвечал я. – Я помощник садовника, по имени Иосиф.
– Встань и посмотри на меня!
Робея, я выполнил приказ.
– Молод и красив, – констатировала хозяйка. – Если окажешься еще и умен, то будешь жить припеваючи.
Сравнив текст от царского толмача и свои записи, хозяин постановил, что я стану учиться у управляющего. Я кропотливо перерисовывал знаки-слова с других папирусов, а управляющий скучающим голосом зачитывал текст. Вскоре я набил руку и мог быстро писать под диктовку. Но хозяйственные записи одинаковы во многом и обучение мое застопорилось. Я бегло рисовал знаки, означающие меры ячменя, количество локтей ткани, бочек пива и прочего. Но более ничего я не знал, а слов так много. Самым положительным в новой работе для меня было то, что следуя за управляющим с грудой свитков, пеналом и чернильницей, я оказался вхож и в господский дом, где обитала и моя чернокожая мечта. Я вертел головой, высматривая ее, но не мог и словом перекинуться с девушкой. Хозяин задавал мне порой вопросы, что я выучил, но похвастать мне было нечем. Присутствовала при том и хозяйка. Господин прогонял ее, но она возражала своему супругу, говоря: ей скучно, а тут такой забавный ребенок. Обе хозяйские дочери удачно были выданы замуж – одна за жреца, вторая за военачальника. Других детей у хозяйской четы не было, господин своей женой не интересовался, визиты к подругам и дочерям не удовлетворяли госпожу. Когда хозяйка милостиво пожаловала мне детские прописи своих дочерей, дело пошло на лад. Я перерисовывал прописи и приходил во внутренний дворик, огороженный стенами. Госпожа Асинат сидела по другую сторону бассейна, облицованного кафельными плитками. С ней была и служанка ее – та самая грациозная нубийка, что поразила мое сердце. Я узнал, что рабыню зовут Мерит и она личная служанка госпожи. Она брала у меня прописи и передавала хозяйке. Я млел, касаясь пальцев девушки и пожирал ее глазами, когда она стояла с опахалом за спиной хозяйки. Хозяйка называла мне слова, я же, водя пальцем, разучивал знаки. Из текстов для детей я много узнал о богах и обрядах страны Кемет, о Великой реке, об устройстве природы и почитании царей. Порой хозяйка приказывала мне подсесть поближе, якобы для того, чтобы сравнить прописи. Порой она кидала мне финик со своего блюда с фруктами или шутя брызгала водой, окуная ступню в воду. Но кончились и прописи. Тогда хозяин отправил меня в учение к царскому писцу. Я преуспел и в скорописи, и в высоком письме и хозяин назначил меня своим помощником. Он брал меня, когда ходил с визитами или по делам. Я повидал много домов, учреждений и храмов. У меня появилась одежда, что стало причиной лютой зависти рабов. Даже свободные крестьяне обходились одной набедренной повязкой, а у меня была юбка из беленого льна и сандалии.
Это была лучшая весна в моей жизни, я расцветал, хилая плоть моя наливалась телесной мощью, а главное – я любил и был любим. Это случилось так: придя в господский дом, я улучил минутку и схватил за руку девушку. «Мерит!» с жаром произнес я и вложил в ее руку благоуханный бутон розы, что выбрал лично для нее. Она посмотрела мне в лицо и все поняла. Мое признание облегчило самоё имя ее – ведь по-египетски оно значило «возлюбленная». Во время празднований очередного бога был устроен праздник и для рабов. Там мы и сошлись с Мерит. Я смотрел на пляски рабов, когда пришла она. На шее Мерит было ожерелье из ягод и листьев, но ничего красивее я не мог назвать из украшений. Она вступила в круг своих земляков и пошла плавной ускоряющейся поступью, покачивая бедрами. Хлопки в ладоши и заунывный речитатив составляли музыку нубийских рабов, но я видел и слышал одну Мерит, даже различал постукивания ее маленьких ступней по утрамбованной глине. Когда танец кончился, я запел. Это стало неожиданностью для всех и для меня в первую очередь. Я раньше не пел, а сейчас звуки свободно изливались из груди моей, слова родины хлынули потоком. Горящие глаза возлюбленной моей стали ответом на незаданный вопрос – я любим! Мы встречались тайно, в непроглядно душные и темные вечера позднего лета, когда господский дом и поместье затихали. Отражением звезд сияли глаза моей Мерит, когда мы целовались и говорили обо всем. Я строил планы по женитьбе, но совсем забыл о своей невезучести. Несчастье заразно, и пристает оно к тем, кто дороже всего душе твоей.