Магдалена страдала эпилепсией, следовательно, даже от дома далеко отходить не могла, как и предаваться удовольствиям и развлечениям, обычным для детства и юности. Будучи не в состоянии посещать школу, она училась дома, с приходящими преподавателями, и особенно увлекалась уроками рисования. Дариша был на семь лет младше сестры и обожал ее. Ему нравилось то же, что и ей. Он вырос с твердой убежденностью в том, что ее благополучие полностью зависит именно от него, что оберегать сестру — его святая обязанность.
Стоя в вестибюле родного дома и глядя, как лакей в очередной раз выносит отцовские чемоданы к поджидающей карете, Дариша прижимался лицом к отворотам инженерной шинели отца, а тот говорил ему:
— Пока ты еще слишком мал, но со временем я непременно сделаю из тебя настоящего джентльмена. Ты знаешь, как маленький мальчик превращается в настоящего джентльмена?
— Как? — спрашивал Дариша, хотя давно уже знал ответ.
— Прежде всего, нужно иметь определенное задание, конкретную цель и уметь брать на себя ответственность за других, — говорил отец. — Хочешь, я дам тебе такое задание?
— Да, папа.
— Давай придумаем вместе. Как ты считаешь, что самое важное, пока я в отъезде?
— Забота о Магдалене.
— Верно. Значит, ты будешь о ней заботиться — ради меня?
В течение долгих последующих месяцев Дариша целиком посвящал себя заботе о сестре. Он делал для нее все, что мог, строго, почти свирепо, соблюдая особый, им самим установленный порядок. У них, разумеется, была домоправительница, которая убирала в комнатах и готовила еду, но именно Дариша относил поднос с завтраком в комнату сестры. Он помогал ей выбрать ленты для волос, приносил платья, белье и чулки, а потом стоял на страже у дверей ее спальни, пока она одевалась, чтобы сразу прийти на помощь, если сестра вдруг почувствует головокружение и окликнет его. Дариша зашнуровывал Магдалене ботиночки, бегал на почту отправлять ее письма, таскал вещи сестры и держал ее за руку во время совместных прогулок по парку. С хмурым видом мальчик неизменно сидел с нею рядом, когда она занималась музыкой, и сразу вмешивался, если учитель проявлял излишнюю строгость. Он особым образом укладывал фрукты в корзину, наливал в графин или в бокал вино, разрезал головку сыра так, как просила сестра, и смотрел, как она потом рисует очередной натюрморт. Брат следил, чтобы на ее ночном столике всегда были свежие книги и журналы о путешествиях, которые они вместе читали перед сном. Со своей стороны Магдалена во всем ему потакала. Впрочем, он действительно очень ей помогал. К тому же она понимала, что, ухаживая за ней, он учится обиходить и себя самого. Его трогательное внимание неизменно занимало первое место в письмах Магдалены к отцу: «Дорогой папа, жаль, что ты не видишь, как замечательно наш маленький Дариша обо мне заботится».
Ему было восемь лет, когда он впервые стал свидетелем одного из приступов ее болезни. Это случилось ночью, когда мальчик осторожно прокрался в комнату Магдалены. Он хотел рассказать ей, какой ему приснился страшный сон, и обнаружил, что она корчится в судорогах на постели, запутавшись в простынях, страшно выгибаясь, с искривленным лицом, в насквозь промокшей от пота сорочке, вся перепачканная чем-то белым и липким. Глядя на нее, ребенок вдруг ощутил, что попал в западню. Он затаился, чувствуя, как на него беззвучно надвигается нечто неведомое, страшное, проскользнувшее в комнату, когда отворилась дверь. Так и оставив сестру корчиться на постели, не надев ни пальто, ни куртку и даже не обувшись, Дариша прямо в ночной рубашке выбежал из дома и бросился вниз по улице, шлепая босыми ногами по мокрому тротуару. Он так и бежал через весь город до самого дома доктора, ощущая вокруг лишь странную, какую-то абсолютную пустоту, которая показалась ему такой же широкой и тяжелой, как океанский корабль. Отсутствие людей на улицах, отца, уверенности в том, что Магдалена будет жива, когда он вернется домой, повергло его в оцепенение. Мальчик почти не плакал, разве что чуть-чуть, а потом, уже в карете доктора, держался совсем спокойно.
— Давай ничего не будем рассказывать папе, хорошо? — сказала Магдалена дня через два, когда он, по-прежнему напуганный, не отходил от ее постели. — Ты так храбро вел себя, был настоящим маленьким мужчиной, джентльменом, причем очень-очень храбрым. Вот и давай не будем ничего рассказывать папе. Зачем нам лишний раз его тревожить?!