У одного пацаненка из ноздри свешивалась длинная зеленая сопля, и он, не переставая копать, время от времени ее слизывал.
— Они что, тоже больны? — спросила я.
Даре вонзил лопату в землю, выпрямился, неприязненно посмотрел на меня и заявил:
— Не твое дело.
— У твоих детей не просто простуда, — рассердилась я. — Судя по кашлю, дело обстоит гораздо серьезнее. Во всяком случае, у девочки явно бронхит. Как минимум. При таком мокром кашле она запросто и пневмонию заработает.
— Не заработает.
— Ее врачу показывали?
— Он ей не нужен.
— А мальчикам? Им врач тоже не нужен?
— Да все с ними будет в порядке, — заверил меня Даре.
— Мне говорили, что вы их сюда и днем водите, в самую жару, и работать заставляете. Вам, кстати, известно, чем такие вещи кончаются? Особенно когда у человека высокая температура?
— Я же тебе сказал, или ты не слышала? — Он сердито мотнул головой и так сильно наклонился, что, казалось, вот-вот рухнет подбородком вперед. — Не твоя это забота! Ты своей работой занимайся, доктор, а мы будем делать то, что обязаны.
— Не сомневаюсь. Я прекрасно понимаю, что в сезон у вас каждые рабочие руки на счету, — сказала я. — Все-таки этих мальчиков нужно освободить от работы.
— А это вовсе и не работа, — буркнул Даре, но я, стараясь не обращать внимания на его слова и тон, каким они были произнесены, настойчиво потребовала:
— Непременно пришли их вниз, к нам. Мы сюда специально из университета приехали, привезли разные лекарства для детей — для нового сиротского приюта Святого Пашкала. Мы там бесплатно лечить будем.
— Мои дети — не сироты!
— Это я поняла, — сказала я. — Все равно для них тоже и лекарства, и лечение будут бесплатными.
— Она говорит «все равно»! Ты что, спятила? Решила, что я своих детей в сиротский дом отдать хочу?
— Нет, конечно, ты их не отдашь! Скорей заставишь целыми днями работать, хотя они серьезно больны! — громко и сердито ответила я.
В гуще виноградника кто-то громко присвистнул и рассмеялся, но Даре ничем нельзя было прошибить. Он, кстати, так ни на минуту и не перестал копать. Мне приходилось смотреть, как поднимаются и опадают его худые лопатки под серой спортивной фуфайкой. Я подумала, что, если бы он в подобном тоне разговаривал с моим дедом, теперь дело могло бы уже дойти до мордобоя.
— Да ты не беспокойся, я о твоих детишках позабочусь, — сказала я.
— О них и так есть кому позаботиться, — заявил Даре. — Да и вообще это дело семейное.
Я вдруг страшно разозлилась и боролась с желанием задать Даре вопрос о том, что он скажет, если к нему явится мой приятель-офицер, начальник штаба Объединенных клиник? Я бы с удовольствием посмотрела, как этот недомерок Даре будет беседовать с великаном весом в сто пятьдесят кило и грозным, как дракон, который только что целых полтора месяца любовался уничтожением — осуществляемым по его же приказу — третьеразрядной больнички, потому что в ней не оказалось обычного водопровода. Но потом я решила, что так не годится, нужно проявить выдержку, и некоторое время просто молча стояла рядом с Даре. Тот, закурив уже третью сигарету подряд, продолжал окапывать лозу, понемногу от меня удаляясь. Довольно часто он зачем-то наклонялся и внимательно изучал только что вскопанный клочок, даже пальцами в земле рылся. Каждый раз, стоило ему выпрямиться, у него начинался приступ жуткого, клокочущего кашля, и мне было совершенно очевидно, что причиной тому не сигарета и не абрикосовая ракия.
Наконец я не выдержала:
— Интересно, как долго вы намерены лечить ребенка, заворачивая его в смоченную водкой простыню, и применять прочие невежественные способы вроде закутывания в жару в ватное одеяло или засовывания в носки картофельных очистков? — Даре давно уже перестал меня слушать, но я не умолкала: — Твоим детям лекарства нужны! Жене тоже. Да и тебе, пожалуй, они очень даже не помешали бы.
На дальнем краю виноградника раздался крик землекопа: он что-то там нашел. Все ринулись туда, в междурядье даже возникло небольшое столпотворение, потому что каждому хотелось прибежать первым. Даре тоже бросил заступ и устремился на зов. Возможно, он рассчитывал, что я, оставшись в одиночестве, сразу же уйду, но не тут-то было. Наоборот, я пошла следом за ним вдоль ряда к тому месту, где над глубокой ямой стоял на коленях какой-то худощавый молодой мужчина, а остальные сгрудились вокруг него так, что ничего рассмотреть было невозможно. Я остановилась на некотором расстоянии и даже на цыпочки встала, чтобы хоть что-то увидеть.
Даре наклонился к яме и копнул землю рукой. Взошедшее солнце уже заливало виноградник бледноватым утренним светом, земля в его лучах казалась влажной и странно светлой. Потом Даре выпрямился, держа на ладони какой-то острый осколок желтого цвета длиной примерно с палец. Кость, догадалась я.