— А Боб Дилан вам нравится?
— Мне больше нравится Спрингстин, — сказала я, поражаясь собственному идиотизму.
Тип с повязкой еще понажимал на кнопки и сказал:
— Тут этого нет.
Автомат зашелестел, ожил, и послышалась одна из песен Дилана, но в таком убыстренном варианте, что я ее даже не сразу узнала. Мужчина с повязкой на глазу медленно отошел от автомата и остановился в центре бара, приплясывая в такт музыке. Когда он поворачивался ко мне спиной, я обратила внимание на то, что шрамы от ожогов обручами охватывают весь его череп, а за правым ухом у него образовалось нечто вроде голого блестящего гребешка. Бармен присел на табурет, уперся одной ногой в перекладину, а второй — в пол. Светловолосый парень улыбался.
Мужчина с повязкой на глазу в очередной раз неторопливо повернулся вокруг своей оси, остановился и протянул ко мне руки, явно приглашая на танец.
— Нет, спасибо, — сказала я и с улыбкой покачала головой, указывая на свою бутылочку с колой.
— Да пошли, доктор! — не унимался он.
Я отпила еще глоток и снова покачала головой.
— Пошли, пошли! — Он улыбкой и жестами стал убеждать меня встать и присоединиться к нему. — Что же вы заставляете меня танцевать в одиночку! — Мужчина хлопнул в ладоши и снова протянул ко мне руки, но я не пошевелилась. — Это же у меня по-настоящему, а не для понта. — Он указал на свою повязку, закрывавшую глаз, приподнял ее за уголок и снял.
Плоть под повязкой оказалась влажной от жары, морщинистой, бело-красной, особенно там, где на месте отсутствующего глаза были грубовато наложены швы.
— Сядь, идиот! — сердито сказал ему бармен.
— Я ей просто показал.
— Сядь! — Бармен встал, взял одноглазого за локоть и увел от меня.
— Я же только одно свое ранение ей показал.
— Я уверен, она видела и похуже, — сказал бармен и подтолкнул его к табурету у стойки, а мне принес еще одну колу.
Мой пейджер не был подключен к сервисному обслуживанию. Зора наверняка пытается со мной связаться и теперь ломает голову, желая понять, куда это я, черт побери, могла подеваться и почему до сих пор не вернулась с обещанными сластями. Я представляла себе тот монастырский коридор, детей, вновь собирающихся там после обеда в перепачканных супом рубашках, с сонными от сытости глазами, и Зору, оживленную, деятельную, но в уме уже составляющую перечень тех бранных слов, которые она потом, наедине, на меня обрушит. Я решила, что ничего страшного, скажу, будто попала в пробку на шоссе, произошло столкновение, заблудилась, магазин был закрыт и мне пришлось ждать, когда продавщица вернется после обеденного перерыва…
У бармена зазвонил телефон. Он поднес его к уху, назвал кого-то ангелом, потом махнул мне рукой и, когда я подошла, сунул телефон мне.
— Доктор будет только на следующей неделе, — услышала я голос какой-то молодой женщины. — У вас что-то срочное?
— Мне не нужен доктор, — сказала я и объяснила, что мне требуются записи о том пациенте, который умер несколько дней назад, а потом его тело отправили в столицу.
Четверо мужчин за стойкой совсем притихли.
— Да, был такой, — ровным тоном подтвердила моя собеседница, не прибавив ни слова из того, что, как мне кажется, просто должна была бы сказать.
Мол, мой дед был очень приятным человеком и ей жаль, что он умер.
— Я приехала, чтобы забрать его одежду и личное имущество.
— Это все обычно отсылают вместе с телом, — равнодушно сообщила она.
— Но мы ничего не получили, — возразила я.
Где-то за спиной медсестры слышался отдаленный гул голосов, играла музыка, стучали шары кегельбана. Судя по голосу, у нее был насморк, и каждые несколько секунд она, ничуть не смущаясь, шмыгала носом прямо в трубку. Я подумала, что эта девушка, видимо, чувствует себя как дома, сидя в баре вроде того, где сейчас находилась я сама.
— Но я понятия об этом не имею, — сказала она. — У меня в тот день и дежурства-то не было. Работала Дежана, так что вам, наверное, лучше с ней поговорить.
Мне было слышно, как она щелкает зажигалкой, закуривает и затягивается. Видимо, у нее пересохло во рту, она что-то глотнула, потом прибавила:
— Вот только Дежана сейчас в Турции.
— В Турции?
— Да, у нее отпуск.
Тут я солгала:
— Нашей семье нужны его вещи для похорон.
— Но я до воскресенья туда не приеду!
— Похороны в субботу. Я прямо из столицы сюда на машине добралась.
Мои слова, похоже, не произвели на нее ни малейшего впечатления.
— Тут даже и нет никого, кто мог бы меня туда подвезти до воскресенья. Да и не могу я вам показать записи коронера без разрешения доктора.