– Да, папа. Хорошо, папа, – серьезно сказала девочка, и бонна поспешила увести ее.
Даже чересчур поспешила, на мой взгляд! Пока женщина вела малышку за руку, та все оглядывалась на меня, словно просила о помощи.
– Насколько я помню, мы с вами отдельно обговаривали тот момент, чтобы вы не смели общаться с моей дочерью, – Рутланд медленно наступал на меня.
М-да уж, что за репутация у Нутеллы такая, что от нее даже детей прячут?
– По-моему, она чудесная. Я не сделаю Брианне ничего плохого…
– Осторожнее, миледи. Эта территория для вас под запретом. Со мной вы можете изгаляться, как угодно. Я привык к вашей лжи. Но играть на моих чувствах к моей дочери я не позволю. Играть в то, что вы испытываете к ней искренний интерес – это уже даже для вас чересчур.
– Почему вы думаете, что я играю?
– Потому что вы и дети – два абсолютно несовместимых понятия, миледи Цицинателла, – холодно ответил Теодор.
– Вы ж хотели от меня наследника. Магически одаренного и все такое…
– Я не изменяю своим желаниям. Как только вы произведете его на свет, дитя немедленно будет у вас отнято и отдано на воспитание тем, кто более в этом сведущ. И не надо убеждать меня в том, что вас хотя бы немного это расстроит.
Вот тут я ужаснулась по-настоящему. Даже если предположить… Допустим, только допустим в теории, что я рожу от него ребенка… Долгожданного, которого так сильно хотела. И малыша у меня тут же отберут?
– А еще говорите, я – чудовище… – я вложила в свой голос максимум презрения и негодования.
– Дети – это обуза. Вечно ревущая, хнычущая, досадная помеха, которая мешает наслаждаться жизнью, – негромко проговорил Теодор. – Ваши слова. Забыли?
– Я пересмотрела свои взгляды.
– Умение быстро переобуться, чтобы извлечь из этого максимум выгоды, всегда было одной из несомненных черт вашего характера. Только не сказал бы, что это делает вам честь, – усмехнулся муж и окинул меня плотоядным взглядом. – Я смотрю, вы успели переодеться. Неплохо, но на мой вкус, чересчур скромно для того, что вам предстоит.
– Да! – с вызовом сказала я, стараясь не думать, что вообще-то он так высказался о неминуемом приближении первой брачной ночи. – А сейчас шла на кухню, чтобы поесть!
– Увы, а вот этого вы уже не успеете, – с явным злорадством проговорил эсквайр. – Мы с вами отбываем в Трентон. Лошади уже запряжены.
– В Трентон? – глупо переспросила я, пытаясь скрыть панику.
– Одно из моих имений, если вы позабыли. А вы думали, первую брачную ночь мы с вами проведем здесь? – Рутланд окинул презрительным взглядом стены.
Мамочка моя, какой еще Трентон? Какие лошади запряжены? Я ж до дрожи в коленках боюсь того, что должно там случиться!
В этот момент, с перепугу, от паники, сознание выдало мне интересную мысль. Вернее, не выдало, а вспомнило…
– Могу я хотя бы захватить из своей комнаты кое-какие предметы личной гигиены? – скромно поинтересовалась.
– Вы будете в полной мере обеспечены всем необходимым, поверьте.
Муж смотрел на меня так, как будто мы уже были в этом самом Трентоне, наедине и в спальне.
– У меня медведь любимый! Плюшевый! – заупрямилась я и для пущей убедительности вцепилась в подоконник. – Я без него не засыпаю – кошмары снятся! Без медведя не поеду, хоть режьте!
– Любимый медведь? – чему-то усмехнулся Теодор и вдруг почему-то уступил. – Хорошо, можете взять с собой медведя. Даю вам ровно десять минут. И на этот раз, миледи, я надеюсь, что вы постараетесь меня не разочаровать. То есть будете рядиться в траур, выпрыгивать из окна и нечто в подобном духе
– Обещаю, – голосом пай-девочки сказала я.
Уже от одного этого голоса к нему должны были закрасться сомнения. Но все-таки Рутланд был приворожен, и все-таки он повелся.
В личной спальне, из которой эсквайр утром меня изволил вытащить, как куклу, все было ровно так, как я там оставила. Заправить постель никто и не подумал. И это лишний раз говорит об отношении к Цицинателле слуг этого дома. Паршивое было отношение, как пить дать.
Вот уж что-что, а незаправленные постели я терпеть не могу! Такой вот у меня пунктик. Но, когда я подошла к кровати ближе, чтоб исправить безобразие, то одеяло внезапно зашевелилось.