Тогда я понял, что Зима не собирается и дальше злиться на Лонни за то, что тот продал свою ферму, и мне стало легче.
Но Лонни явно был напряжен. Судя по виду, он себя чувствовал неловко — хотя он всегда так выглядит. Лонни — рослый и круглолицый, не такой высокий, как Зима, но более массивный, с кустистой темной бородой. На нем были мешковатые джинсы, заправленные в высокие резиновые рыбацкие сапоги. Меня это удивило, потому что я знал, что он продал свою лодку. Потом я вспомнил, что он вроде как получил деньги от Томаса Тарни — может, достаточную сумму для покупки другой лодки. Достаточную для покупки всего, что угодно.
— Мне пора, — вздохнул Лонни. — Что, нашел себе помощника?
— Джастин хорошо работает, — похвалил меня Зима.
Он подошел к окошку и заказал нам хот-доги. Лонни несколько секунд смотрел на него с таким видом, будто хочет что-то добавить, но Зима уже обратился к Шелли.
Тогда Лонни снова повернулся ко мне. Взгляд его был каким-то странным: не то чтобы он собирался мне что-то сказать — скорее уж пытался что-то сообразить. Лонни далеко не дурак. Он нарочно говорит как деревенщина и ведет себя так, будто сроду не бывал южнее Бангора, но мама рассказывала, что у него на самом деле степень по юриспруденции, а рыбу он начал ловить потому, что ему это нравится больше, чем работать юристом, — и я его, пожалуй, понимаю. Я подождал, не сообщит ли он чего, но Лонни развернулся, быстро зашагал к новенькому внедорожнику, припаркованному на одном из мест, которые зарезервированы для рыбаков, сел в машину и уехал. Я посмотрел ему вслед, потом направился к киоску, пока Зима не добрался до моей порции. Шелли улыбнулась мне и снова вернулась к беседе с Зимой.
— Я видела, ты ставишь у себя дом?
Она вручила ему два хот-дога в бумажных полотенцах, коробочку с жареными моллюсками для Зимы и две бутылки «Мокси». Зима кивнул, но ничего не ответил, просто передал ей деньги.
— У нас тут прямо строительный бум, — добавила Шелли, потом перевела взгляд на следующего покупателя. — Чего желаете?
Мы вернулись к дому Зимы и стали есть, сидя на складных стульях и прислушиваясь к дятлам в сосновой роще. В воздухе вкусно пахло опилками, лаком и жареными моллюсками. Когда я уже почти справился со своей порцией, из школьного автобуса вышла Вала и приблизилась к нам.
— Эрту буинн? — поддразнила меня она. — Ты все прикончил? И мне ничего не оставил?
Я неуверенно посмотрел на жующего Зиму. Он замычал и замахал рукой.
— Не давай ей! Это вредно!
Вала фыркнула и вскинула голову, взмахнув черными хвостами.
— Можно подумать, я это буду. Тут один жир!
Она неодобрительно посмотрела, как последний жареный моллюск исчез во рту Зимы, потом перевела взгляд на меня.
— Иди сюда, Джастин. Я хочу тебе кое-что показать.
— Эй! — с притворным беспокойством крикнул Зима, когда Вала повела меня к лесу. — Он под наблюдением!
— Уже нет! — усмехнулась Вала и показала мужу язык, — Пойдем!
Вала была странной. Иногда она вела себя как моя мать и ворчала, когда я забывал разуться, заходя в их автобус, или когда мы с Коди слишком сильно шумели. А иногда — вот как сейчас — она вела себя скорее как моя ровесница, ехидная и непредсказуемая.
И вид у нее тоже изменялся. Не в смысле одежды — она так и носила одно и то же, — но иногда она выглядела взрослой и почтенной, как мама, а иногда — в точности как мои ровесники. У меня от этого мурашки по спине бегали, особенно если при этом и поведение у нее было как у молодой.
На счастье, в тот раз она вела себя как молодая, но выглядела старше, нормально для женщины, которая замужем за Зимой. Во-первых, невзирая на жару, на Вале были надеты его вещи — мешковатые джинсы, слишком большие для нее, подвернутые так, что даже не видны были ботинки, и та мешковатая плотная футболка с длинными рукавами.
— Я сказала — пойдем! — Вала хлопнула меня по плечу.
Я поспешил следом. Интересно, в Исландии все такие, или только Вала?
Лес был зеленым, золотым и теплым. Не жарко, как на солнцепеке, но и не прохладно. Я вспотел, и тут же в полумраке зарослей на меня налетела туча комаров — а вот Валу они, кажется, никогда не трогали; несколько минут я старался не обращать на насекомых внимания, а потом и вовсе забыл о них. Земля в лесу была мягкой, и пахло от нее как от дождевых червяков — приятный запах, навевающий мысли о рыбалке. Несколько раз нам встречались деревья, которые Зима называет «бальзам Галаада», потому что их почки имеют запах ладана. Я даже притормаживал рядом с ними — такой аромат они источают.
Зиме принадлежит большой участок, больше сотни акров. Кое-где он рубит деревья, на дрова или строевой лес. Но эту часть он не трогает, потому что она граничит с бывшими владениями Лонни и потому что это девственный лес. Люди думают, что все леса в Мэне дикие и старые, но большая их часть не старше, чем где-нибудь в Нью-Джерси. Несколько сотен, а то и тысячу лет назад деревья рубили пассамакводы или другие индейцы; когда на их месте вырастали новые деревья, их рубили викинги; те деревья, что подходили на смену, рубили и англичане, и французы, и все кому не лень, так и продолжается до наших дней.
Так что настоящего девственного леса не так уж много, даже если деревья выглядят древними — как те, которые показывают в кино, когда хотят убедить зрителя, что дело происходит где-то в полной глуши; на самом деле этим деревьям лет сорок-пятьдесят. Малыши еще.
Но здесь растут другие деревья — в том числе и деревья-волки, которые Зима обычно срубает. Дерево-волк — это большое кривое дерево с густой кроной, которое забирает себе весь свет и питательные вещества из почвы, глуша окружающие насаждения. Деревья-волки — сорные деревья, потому что они кривые, и толкового строевого леса из них не будет, к тому же своим соседям они не дают вырасти высокими и прямыми. В общем, их надо убирать.
Когда я был маленьким и ходил с Зимой в лес смотреть, как он работает, я боялся деревьев-волков. Не потому, что в них было что-то пугающее — они выглядели как обычные деревья, только большие.
Но я думал, что в них живут волки. Когда я однажды поделился этим с Зимой, он засмеялся.
— В твоем возрасте я тоже так думал.
Он смазывал свою бензопилу, собираясь расчленить дерево-волка, красный дуб. Красные дубы ужасно пахнут, когда их рубишь; их сырая древесина воняет как собачье дерьмо.
— Хочешь знать, почему на самом деле их так назвали?
Я кивнул, стараясь дышать ртом.
— Потому, что тысячу лет назад в Англии и соседних странах на таких деревьях вешали изгоев. И называли их деревьями с волчьими головами, потому что изгои жили как юлки — за счет тех, кто слабее.
Так вот, нам с Валой попадались деревья-волки, время от времени мы встречали старые яблони, увитые диким виноградом, — остатки семейной фермы Лонни. А все потому, что хотя это и девственный лес, птицы и звери об этом не знают.
Они таскают фрукты с фермы, а потом выдают семена обратно; вот посреди леса и берутся яблони и всякое такое.
Я вспотел и устал. Вала с самого начала пути не сказала ни единого слова, и я уже начал задумываться: она, часом, не забыла, что я тут вообще есть? Мать говорит, что во время беременности женщины чудят даже больше обычного. Я пытался придумать какой-нибудь повод, чтобы повернуть обратно, но тут Вала остановилась.
— Вот, — произнесла она.
Мы добрались до ложбины на склоне. Отсюда видна была сама ферма, и амбар, и хозяйственные пристройки, несколько яблонь и спускающееся к океану заросшее поле. Вместо пляжа — здоровенные куски гранита. А еще — длинная металлическая пристань, которой вроде как раньше не было.
Это красивое место со всех сторон окружал лес. В нескольких ярдах от фермы деревья взбирались на утес над каменистым пляжем, все маленькие и скрученные от ветра, кроме трех огромных веймутовых сосен, каждая высотой в сотню футов.