Печальная семейная история?
С английским писателем Пирсом Полом Ридом мы познакомились в Москве летом 1974 г. через два месяца после того, как его роман «Дочь профессора» был опубликован на русском языке. Союз писателей предложил нашему гостю поездку в Киев и Сибирь. Мне довелось сопровождать Рида в его первом путешествии по нашей стране. Остались в памяти стремительный порыв моторной лодки по Днепру, и прохладный сумрак Печерской лавры, и полет в грозу из Усть-Илимска в Братск… Когда проводишь с кем-то хотя бы такой небольшой срок, как две недели, неминуемо узнаешь попутчика и невольно сближаешься с ним. Как-никак вас уже объединяют общие краткие мгновения безмятежной радости, когда разгоряченным лицом вместе ловили прохладные брызги днепровской воды, или моменты опасности, когда наш небольшой самолет болтало из стороны в сторону так, как будто его подкидывал какой-то неугомонный великан-шалун…
Потом было еще несколько встреч. В строго-величественном зимой Ленинграде и его царственных окрестностях — Петродворце и Павловске; в лондонском районе Холланд-Парк, в доме писателя; на ступенях Британского музея; в небольших итальянских и греческих ресторанчиках, которых много в переулках рядом с Тоттнем-Корт-роуд… О чем только во время этих встреч не шел разговор — о литературе, политике, любви, воспитании детей. Так случилось, что наши отношения стали несколько менее официальными, нежели бывают между писателем и критиком, пишущим о его произведениях.
Сегодня Пирс Пол Рид (р. 1941) — автор дюжины романов и документальных книг. Он, пожалуй, один из самых читаемых и серьезных прозаиков своего поколения. Конечно, не все его произведения равноценны. Но любая его книга — это честная попытка пристально вглядеться в мир, обнажить его несовершенство и предложить персонажу, неудовлетворенному тем, как сложилась его жизнь в обществе, где несправедливость является фундаментальным социальным принципом, альтернативу — пусть не всегда приемлемую для нас.
Пирс Пол Рид не видит для себя реального, действенного пути исправления пороков английского общества. Тонкий аналитик и незаурядный психолог, он и сам похож на свои книги, полные напряженных, иногда мучительных размышлений. Книги, в которых много вопросов, но нет ответа…
Увидевший свет в 1971 году роман «Дочь профессора» был посвящен так называемой «молодежной революции» в США. Испытывая симпатию к своим героям, студентам отделения политической теории Гарвардского университета, Рид трезво и беспощадно показал неотвратимость и закономерность их поражения. Понимания порочности капиталистической системы, крайне поверхностного знакомства с марксизмом и поклонения высокоромантической и трагической фигуре Че Гевары отнюдь не достаточно, чтобы оказаться на пути, ведущем к коренным общественным переменам.
Чем-то неуловимым напоминает молодых героев «Дочери профессора» вовсе не столь уж и молодой Джон Стрикленд. Наивной верой в свое призвание политического деятеля? Обреченностью на поражение? Чувством справедливости?
Интерес писателя к документальности, его стремление запечатлеть живой тревожный пульс мира объясняет точное указание времени действия. «Дочь профессора» начиналась осенью 1967 и заканчивалась в январе 1968 года. Действие «Женатого мужчины» охватывает ровно год — с августа 1973 по август 1974 года. Социальным фоном первого романа были выступления молодежи, волной прокатившиеся по большинству развитых стран капиталистического Запада. В «Женатом мужчине» фоном становится забастовка шахтеров, приведшая к падению консервативного правительства Хита. Писатель ненавязчиво подчеркивает, сколь хрупко и непрочно на деле кажущееся «процветание» Великобритании: отсутствие энергии приводит к отмене сеансов в кинотеатрах, в домах на продолжительное время отключают свет — персонажи книги вынуждены пользоваться свечами и так далее.
Именно на таком, драматическом фоне и разворачивается рассказ о судьбе Джона Стрикленда, вполне преуспевающего адвоката, имеющего красивую и любящую жену, двоих очаровательных детишек. Рид «застигает» своего героя в момент, аналогичный тому, который известный американский писатель Джозеф Хеллер даже счел нужным вынести в название книги — «что-то случилось». Действительно, что-то непонятное произошло с благополучным хеллеровским Слокумом. Так и в жизни Стрикленда возник неожиданно некий перелом, глубоких причин и конкретных последствий которого он не может найти и осознать. Внешне все как будто идет по-прежнему: начинается обычный летний отдых, нужно думать о покупке новой машины, может быть, о ремонте дома. И вдруг Джон ощущает, что так дальше продолжаться не может…
По внешним признакам роман следует традиции «семейной хроники», которая стала характерной чертой литературы XX века. Конечно, Рид и не претендует на то, чтобы создать современную «Сагу о Форсайтах» или «Семью Тибо», но следует тому же принципу — показать жизнь семьи в строго конкретном контексте эпохи, отразив таким образом важнейшие приметы своего времени.
В характере Джона Стрикленда очевидно противоречие между убеждениями, существующими как бы сами по себе, в «теории», и жизненной практикой, самим стилем существования. Измену идеалам юности, когда он искренне считал себя социалистом и видел себя активистом лейбористской партии, он с готовностью и профессиональным умением адвоката объясняет тем, что женился на Клэр. Но, конечно же, Клэр если в чем-то и виновата, то лишь опосредованно. И писатель не оставляет в этом никаких сомнений. Будучи еще в Оксфорде, Джон хотя и продолжал именовать себя социалистом, но уже искал общества молодых людей из состоятельных семей. На Джона подействовало то «очарование» богатых, о котором каждый по-своему, но одинаково иронично и горько писали Фрэнсис Скотт Фицджеральд и Ивлин Во.
Рид во многом симпатизирует Стрикленду, особенно его попыткам обрести смысл существования. Но именно автор, как никто другой, знает возможные пределы самоосуществления своего героя. Стрикленд не глуп, профессионален, приятен в общении, чувствует ответственность за семью, любит детей. Но в этом наборе положительных качеств нелегко разглядеть индивидуальность Джона, его душу. Что отличает его от сотен других умелых адвокатов, так сказать, по роду своих занятий принадлежащих к классу буржуазии?
Желание более справедливого мироустройства? Пожалуй, что так.
Но в своих критических ламентациях, да и в положительной программе Джон не идет далее обычного британского реформизма. Его метания во многом инфантильны и порождены присущим ему эгоизмом. Ведь и вправду его интерес к лейбористской политике возрождается тогда, когда он испытывает острое разочарование в семейной жизни. Связь между человеческой психологией и политикой чрезвычайно сложна, но она существует, и, наверное, Рид прав, убеждая нас в том, что Джон обращается к политической деятельности, побуждаемый скорее эмоциями, нежели убеждениями.
Одним словом, Джон во всем двойствен и непоследователен. В его характере нет какого-то объединяющего, цементирующего стержня.
Собственно, обреченность всех благородных порывов Джона предсказана в самой первой главе. Его глубокое безразличие к судьбе Терри Пайка неопровержимо свидетельствует о том, что он принадлежит к когорте «глобалистов», которые переживают за страждущее человечество и безразличны к своему ближнему.
В Джоне хоть и скрыто, но тем не менее сильно гедонистическое начало: ему намного приятнее встречаться с Паулой, нежели с избирателями.
Среди женских образов книги образ Паулы Джеррард — наиболее яркий и парадоксальный. Дочь миллионера, рассуждающая о «двух нациях» в английском обществе, понимающая, что классовые различия в современной Британии измеряются не только материальным достатком, Паула — запоздалое порождение пошедшего на спад молодежного движения. Живая, ищущая натура, она задыхается в мертвенной атмосфере огромного родительского дома, где бесценные произведения живописи собраны только затем, чтобы стены не выглядели пустыми. Для сэра Кристофера Джеррарда деньги давно превратились в предмет единственной, всепоглощающей страсти — ему ненавистна сама идея их тратить, когда можно их выгодно пустить в оборот и получить прибыль на вложенный капитал. Поэтому-то и царит в доме Джеррардов убийственный холод, как в прямом, так и в переносном смысле. Нетрудно понять и тягу Паулы к уголовному братству и его лжеромантике: ей так не хватает в жизни риска, игры страстей, ежеминутной борьбы за существование. Несмотря на то, что ее критика общества звучит порой более радикально и доказательно, нежели умеренно лейбористские построения Джона, у нее вообще нет никакой позитивной программы. Для нее, как и для Джона, игра в политику — одна из наиболее простых форм самоутверждения.